Нацболы и скины - страница 23

Когда вмешалась охрана, ребята решили покинуть помещение, дабы не попасть в ментовку. Быстро и слаженно они покидали клуб.

— Жаль, концерт не дослушали, — вздохнул Батя.

— Ничего, повеселимся как-нибудь ещё, — ответил Вася.

Глава 8. Опиздюление геев

Над сквером сгущались вечерние сумерки. Зажигались первые фонари. По улицам весенней Москвы прогуливались люди. И словно не было их тяжёлых офисных дней и вечной нервотрёпки. Мир становился каким-то идиллически прекрасным, словно перед концом света. Ребята брели по скверу в поисках магазина, чтобы отметить прекрасно завершённый день.

Возле памятника героям Плевны прогуливались нарядно одетые молодые люди. Одни из них сидели группками, другие скучающе бродили по площади, присматриваясь ко всем прохожим. И всех их отличало одно — какая-то всеобщая неправильность, различимая ещё на интуитивном уровне.

— Пидарасы, — сказал вслух Василий.

Батя слегка рассмеялся:

— А Лимонов-то тоже в жопу долбился, и у негров сосал.

— Ну он-то остался настоящим мужчиной. К тому же он совершал это из чувства протеста. Вот какой-то такой у него протест был. Но со временем он исправился, и баб у него по-любому было больше, чем у нас всех вместе взятых.

Василий закурил сигарету и добавил:

— Преступление перед обществом несут не те, кто просто долбятся в жопу, а те, кто всячески теряют мужское, да и просто человеческое лицо.

Он взглянул на своих друзей и сказал:

— Ну что, пойдёмте петушков попинаем?

Все довольно кивнули.

Туса приблизилась к скучающему манерному юноше, который одиноко стоял на площади. У него были мелированные волосы и розовые облегающие джинсы. Весь его вид выдавал в нём гея-проститутку. Такие, по мнению Василия, являлись ещё более отвратительными созданиями, чем просто геи.

— Эй, сколько за ночь? — спросил Псих, размахивая цепью перед лицом испуганного парня.

Шлюха испуганно отшатнулся.

— Да не ссы, мы будем нежными! — Молот толкнул его под подбородок; гей пошатнулся, но не упал.

— Эй, что вы делаете? — вмешался было какой-то дедок тоже голубоватой наружности, очевидно — сутенёр, но сразу же огрёб от одного из скинхедов кулаком в висок. Малолетний педик был готов разрыдаться, но кулак Серёжи успокоил его. Пидаров он, пожалуй, ненавидел больше всего.

Пидарасы спешили скрыться. Драться они умели только во времена Спарты, а сейчас готовы были зассать при первом же шорохе. Но бравые нацболы и скинхеды нагоняли их сокрушительными пиздюлями. На них, как на наименее защищённых слоях населения, можно было отлично оторваться, потому что милиция не станет расследовать избиение пидарасов.

Их били нещадно тяжёлыми ботинками прямо по накрашенным лицам, цепями по начищенным зубам, чтобы слышать этот душещипательный треск. Псих, озверев вконец, воткнул одному из голубых в анус бутылку с горящим «коктейлем Молотова». Тот корчился и стонал от боли, пламя разрывало прямую кишку изнутри. Потом последовал взрыв, и белая рыхлая жопа покрылась осколками и бурлящей от огня кровью. Душераздирающая картина напоминала пытки святой инквизиции или очередной круг Ада.

Ловким росчерком ножа Дима отсёк яйца пидару, который попытался скрыться с места казни. Теперь ему обеспечена только предсмертная менструация. Захлёбываясь кровью и рвотой, он корчился на грязной брусчатке под ногами скинхедов. Белые шнурки стали красными от крови.

Следующему пидару не повезло ещё и потому, что он родился евреем: в концлагере ему пришлось бы носить сразу две нашивки — со звёздочкой и с треугольничком. Но, к сожалению, концлагеря давно прикрыли за негуманность, заменив всё просто смертной казнью. Василий, посмеиваясь, наблюдал, как скинхеды вырезают жиду на лбу разнокалиберные свастики и звёзды Давида.

Нацболы тоже не скучали, проделывая странные девиации с анусом полумёртвого пидара и бейсбольной битой.

— А это не считается педерастией? — спросил Молот ненароком, продолжая запихивать биту всё глубже в недра гейской жопы. Бита была хорошая; жаль, что её потом придётся выкинуть, так как она чересчур осквернилась.

— Ну, только если у тебя не встал, — сказал Псих. — Только если у тебя не встал.