Нацболы и скины - страница 9

— Лично меня всегда бесили пидорные клоуны, стоящие раком напротив цирка, — поделился Молот.

— Я блевал от гигантской мокрой колеоризы с клиторком, так называемой «Слезы скорби». По телеку видел эту хуйню, — вспомнил Псих.

— Фу-у, помню такое, — признал Батяня. — но классическим пиздецом, вышедшим из-под молотка этого ваятеля, считается всё же почти стометровый Пётр-Колумб-Христос в пироге напротив храма Христа Спасителя. Композиция состоит из Годзиллы, стоящего в мелкой посудине, к которой за каким-то хуем приделан штурвал, а снизу на шампуре жарится на солнцепёке шашлык из российских лодок, хотя по традиции так складывали вражеские суда.

— Да ебись он в рот, Пётр этот! — влез Банкир. — Я лично валялся от скульптуры «Жертвам холокоста» на Поклонке. В народе творение более известно под ником «Домино». Сегодняшний именинник в гробу должен ворочаться от такого. Впрочем, всё, что делает Церетели — смешной пиздец.

— Не стоит забывать и прощать циклопический букварь-фаллоимитатор, это здесь рядом, а также хуеву тучу других профессиональных уродств мудилы, — вставил прямолинейный Диман.

— «Цунареф должен быть мёртвым», — итог подвёл, разумеется, Гунн.

Объединённый скинхедо-лимоновский отряд подошёл к мастерской. Из всего металлического сборища у музея больше всего ребят выбесил бронзовый Чарли Чаплин. Этот американский Петросян тут же получил удар по яйцам молотком Молота, а Псих приебошил по усатой роже велосипедной цепью, после чего жирный Банкир обильно помочился на монумент остатками пива, прошедшего переработку в нацистском желудке, а Гунн прилепил на актёра шашки взрывчатки и поджёг фитиль. Едва молодые беспредельщики и беспредельщица отбежали подальше, как раздался взрыв.

На шум показались наконец среагировавшая охрана мастерской, состоявшая сплошь из лиц кавказской национальности, и даже сам Зураб в ночном колпаке. Началась перестрелка; охрана палила, высовывая носы из укрытия стен, а её противники, спрятавшиеся за бронзовыми порождениями гротескно-грузинского сна, кидали в ответ лимонки.

Одна пуля слегка задела бедро Психа, но нацбол мужественно презрел эту мелочь, кинув гранату почти что в самого Церетели. Талантливый гастарбайтер непременно взорвался бы, но охранник Ахмед, отпихнув мастера, принял смерть на грудь, как будто это были сто грамм. Пропитанные грузинским вином кровь и кишки украсили порог музея, добавив элемент постмодернизма.

Едва запас взрывчатых веществ стал редеть, группа атаковавших музей и мастерскую, кинув дымовую шашку, скрылась дворами от греха подальше.

Хотя Церетели уцелел, невероятные приключения отважных чурбанов в неверном Москвабаде в тот день ещё не закончились, и вторым пунктом в программе усмирения буйных филиалов аулов стала эпическая сцена катания чурок на лифте.

Неподалёку от места проживания Бульдозера, в доме его друга Олега Лорухина, имелось много гастарбайтеров без какой-либо регистрации, которые вдобавок завели привычку гадить в лифте. Всего в двух квартирах в подъезде Лорухина их было около трёх десятков. Сволочей нужно было проучить. Доехав на метро от «Белорусской» до «Войковской», ребята, разделившись на две группы, чтобы меньше привлекать внимание, добрались до нужного им здания.

На месте Бульдозер поднялся в квартиру к Олегу и взял у него ключи от лифтовой, раздобытые им накануне. В лифтовую отправили Гунна, так как он лучше других разбирался в различных механизмах.

Между тем, когда все остальные кроме Бати скрылись в прилежащих к дому кустах, главарь «Адольфа» занял выжидательную позицию под лестницей возле лифта на первом этаже. Согласно агентурным сведениям, в течение получаса штук пять черножопиков должны были вернуться из бильярдной и забиться в лифт. Необходимо было проконтролировать отсутствие людей в кабине (только чурбаны).

Действительно, животные не подвели и явились через двадцать пять минут. Когда переполненная чурками кабина тронулась, Батя позвонил по мобильному наверх в лифтовую. Подтвердив, что сигнал получен, Гунн запустил в действие перенастроенный им механизм подъёма и спуска. Лифт словно взбесился: кабину подрасывало на самый верх, и тут же швыряло на первый, причём сие действо повторялось неоднократно.