Начало - страница 11

— Да, говорить он умеет, — иронически замечает отец, но по его лицу видно, что слова Игонина приятны ему. Довольны и мать с тетей Груней. Стрелы московского инженера ложатся точно в цель. Всегда и во всем человек слишком уязвимая мишень для лести. Даже особенного мастерства не надо, чтобы попасть в эту удобную мишень.

— Он и вообще прекрасный человек! — снова восклицает Верочка.

Просыпаюсь я от отчаянного звона будильника. Открываю глаза и вижу, что снова (в который уже раз!) возвращаюсь из мира пустоты, молчания и небытия в мир утренней свежести и голубизны, черных обнаженных деревьев за раскрытым окном, запахов земли, птичьих голосов. Вчера ночью я на несколько часов покидал этот единственный для меня мир, устав разгадывать и воспринимать его нескончаемые тайны.

Будильник на столе показывает половину восьмого. Торопливо делаю зарядку (улица за раскрытом окном зовет, притягивает меня к себе облитыми солнцем деревьями, синим небом, дорогой, уходящим вдаль простором), умываюсь в ванной и иду на кухню. В доме тихо, пусто, только мать, как всегда, возится у плиты — готовит завтрак.

Времени у меня в обрез, и я тороплюсь. Выпиваю на ходу чашку топленого молока и выскакиваю за дверь.

Улица встречает меня прекрасной погодой. В синем чистом небе сверкает еще не жаркое, по-утреннему приветливое солнце. Земля, обновленная после вчерашнего дождя, слегка дымится. Пробившаяся сквозь ее однообразную черноту молодая травка стала заметнее и зеленее — должно быть, росла всю ночь, торопилась, когда мы все спали.

На повороте тропинки, возле спуска к Юрюзани, меня встречает Витек. Мы приветствуем друг друга (есть особенный смысл в приветствии, когда вокруг солнечное многообещающее утро!) и вместе спускаемся к висячему мосту. Впереди, как на протянутой раскрытой ладони, раскинулся Каменск. Крыши домов, проемы направленных к площади улиц, дымящиеся трубы металлического завода подернуты голубой, струящейся на солнце дымкой.

— По литературе подготовился? — спрашивает меня Витек.

— Не успел, — говорю я.

— Тебя могут спросить сегодня.

— Ты так думаешь?

— Чувствую.

— Я тоже чувствую… Может, пронесет?

— Вряд ли. Если двое чувствуют, то так и будет. Верная примета.

— Ничего. Наболтаю, что-нибудь. Не в первый раз.

Витек завистливо вздыхает.

— Тебе хорошо… ты сумеешь. Если бы я мог говорить, как ты, — никогда бы не учил.

— Книги надо читать, — улыбаюсь я. — Весьма полезное занятие.

— Неинтересно, — морщится Витек. — Скучно.

Витек начисто лишен способности воспринимать отвлеченное, условное. Книга для него мертва. Таким же мертвым и бессмысленным ему кажется всякое философствование на общие, слишком отдаленные, а потому и ненужные, по его мнению, темы. Витьку нужен живой наглядный пример, который он мог бы воспринимать всеми своими пятью чувствами. Здесь он воистину силен и способен уловить такое, что не заметят, не поймут другие. Он, как и дикарь, оказавшийся вследствие какого-то недоразумения в мире цивилизации.

Мы идем над Юрюзанью по мосту, глядим на неслышно скользящую внизу воду. Вода стала чище по сравнению со вчерашней. Видимо, река не теряла время даром в прошедшую ночь, изрядно потрудилась, унося грязь и мусор за пределы города.

На середине моста мы по обыкновению останавливаемся на несколько минут, чтобы задержать, закрепить в себе открывшийся нам речной солнечный простор. Мост плавно покачивается вместе с нами, поскрипывая тросами и деревянным настилом.

— Знаешь, Сергей, — говорит Витек, — вчера я смотрел передачу по телевизору. Показывали фильм о хамелеонах.

— О хамелеонах? — рассеянно отзываюсь я. — При чем здесь хамелеоны?

— Просто вспомнил. Здорово интересно. У них, оказывается, глаза поворачиваются во все стороны, каждый в отдельности, и они видят сразу и спереди, и сзади себя.

— Ну и что?

— Как «что» Ты только представь… Это же кошмар — видеть все сразу! Мы смотрим вперед и видим только то, что перед нами, всего лишь половину окружающего — сзади-то мы не знаем, что у нас творится, пока не оглянемся. А оглянемся — впереди ничего не видим. Вот и получается, что мы на все как бы со стороны смотрим. Стоим на каком-то пороге, на границе… вроде бы в отдалении, в безопасности от всего, что перед нами, вроде бы картину разглядываем. А хамелеон всегда в середине. Такой маленький и беззащитный, а в середине. Не зря он цвет постоянно меняет, от такого ужаса вообще обесцветиться можно…