Начало Руси - страница 40

Передвижения обычно связывались и с серьезными изменениями в социальной сфере и в огромной степени способствовали слому сложившихся отношений либо в сторону углубления социального расслоения, либо, напротив, в сторону «оздоровления» обстановки за счет нивелировки пропасти, разделявшей богатство и бедность. Я. Филип показывает, как развивался, например, процесс социальной дифференциации у кельтов раннего железного века: «Рождающаяся придворная среда жила в ущерб широким массам в невероятной роскоши, иногда – да будет нам позволено воспользоваться этим выражением – почти постыдной». Но «в определенное время настал перелом, который был неизбежен». Происходит процесс «эмансипации», может быть в результате мощного восстания[178]. Аналогичные «перепады» происходили неоднократно и в более ранние эпохи, причем экономически более целесообразные отношения обычно способствовали прогрессу производительных сил, а неоправданное социальное размежевание могло вести к разрушению достигнутого за целый ряд столетий.

Процесс образования народностей обычно связан с разрывом кровнородственных отношений, с оттеснением их на задний план по сравнению с чисто социальными и территориальными. Но этот процесс также был весьма противоречивым и не прямолинейным. На протяжении многих тысячелетий идет борьба и своеобразное состязание двух принципов, в результате чего они могут причудливо сочетаться. В целом чем древнее эпоха и чем консервативнее социально-производственный уклад, тем сильнее в этносе действуют принципы кровнородственных отношений. Социальная дифференциация на первых порах предусматривает дифференциацию племен и родов, рабами и зависимыми становятся прежде всего выходцы из чужого племени или родственного, но попавшего в разряд «низших». В однородной этнической среде социальное расслоение приводит постепенно к возникновению ложных генеалогий, когда социальная верхушка стремится отделиться от действительной истории своего народа или племени, придумывая себе другую, более яркую, а иногда даже и не более яркую, а просто другую генеалогию. Вплоть до конца Средневековья переплетение этих противоречивых факторов накладывает отпечаток на формирование и развитие народов, и тем важнее были они в древности, на заре процесса классообразования.

В этногенетических преданиях европейских народов часто фигурирует малоазиатская Троя, а начало народов связывается с Троянской войной и вызванных ею передвижениях племен. Несомненно, что в средневековых этногенетических преданиях сказывается влияние литературной традиции. Но дело не может быть сведено только к ней. XIII в. до н. э. – время бурных катаклизмов и перемещений больших масс населения почти по всему Средиземноморью. По замечанию Маркса, «хотя греки и выводили свои роды из мифологии, эти роды древнее, чем созданная ими самими мифология с ее богами и полубогами»[179]. «Система кровного родства, соответствующая роду в его первоначальной форме, – поясняет Маркс это положение, – … обеспечивала знание родственных отношений всех членов родов друг к другу. Они с детских лет на практике усваивали эти чрезвычайно важные для них сведения».

Великолепным примером достоверности народных преданий являются упомянутые выше сказания полинезийцев, которые, как отметил С.П. Толстов, позволили «восстановить не только общие направления заселения островов Полинезии, но и их относительную и абсолютную хронологию на протяжении полутора тысячелетий». «Суть дела, – поясняет автор, – именно в генеалогическом элементе сказаний, играющем значительную общественную роль в жизни позднеродового общества, когда генеалогия становится важнейшим регулятором браков и вместе с тем отношения генеалогического старшинства получают огромное значение в повседневных взаимоотношениях между племенами, родами и их подразделениями». И «хотя последнее влечет за собой и стремление к созданию фальсифицированных генеалогий », существует своеобразный корректор в лице общественного мнения, в результате чего «фальсификация должна неизбежно приспосабливаться к общепринятой генеалогической концепции»