Над горой играет свет - страница 36
— Иду, совсем не обязательно хамить.
Я поставила на стол блюдо с фасолью, отходя к плите, увидела, как из сарая выносят что-то огромное, в черном мешке. Хелен плотно закрыла дверь, хотя в кухне было жарко и душно.
— Давайте накрывать на стол.
Я расставляла тарелки, а снаружи доносились вопли тети Руби:
— Вы его уже совсем забираете? Вот так сразу?
Она завыла, как настоящая банши[10].
Пришел Бойд, помыв над раковиной руки, молча сел за стол. Верещанье сирен постепенно отдалялось. Вскоре в дом вернулась тетя Руби, какое-то время из коридора и гостиной доносились глухие стуки, потом все стихло.
Мы раскладывали вилки и ножи, что-то передвигали, что-то переставляли, с необыкновенной сосредоточенностью. Я надеялась, что тетя Руби не придет, что мы будем ужинать только с Хелен и Бойдом. Я очень надеялась. Есть не хотелось, но мы все же попытались себя пересилить. Мика зачарованно смотрел, как тающее масло просачивается в картофель. А я ни на что не смотрела, я отчаянно ждала, когда же приедут мама и папа. Они уже отдохнули, с проблемами разобрались, теперь все у нас будет хорошо.
Я была маленькой провинциальной девчушкой. Что я тогда понимала…
ГЛАВА 10. Я тебя подожду
Бойд и Хелен тоже их ждали. Приехал папа, один. И тут же ринулся в сторону гостиной, но тетя Руби не соизволила даже оглянуться, хотя папа не просто стоял в дверях, а громко перешептывался с подошедшими Хелен и Бойдом.
Папа наконец обернулся и посмотрел на нас. У него округлились глаза.
— Что тут, черт возьми, произошло?
— Вот и я о том же спрашиваю. — Бойд сунул руки в карманы. — Мы пойдем. Если что понадобится, милости просим.
Я вдруг поняла, что мне хочется уйти к Хелен и Бойду, навсегда. На прощание Хелен крепко нас обняла. Когда закрылась дверь, я услышала, как она сказала:
— Несчастные малыши…
Тетя Руби попыталась встать с дивана, но чуть не брякнулась на пол. Она решила больше не рисковать и грузно привалилась к спинке.
— У меня умер муж. Уж-ж-жасная смерть. Кровищи жуть. Во! Пятно на блузке. Кишки кругом.
Папа завис над ней.
— Что ты сделала с моими детьми?
— Мне щас не до них, не до козявок твоих. У м-меня что щас главное? По-хо-ро-ны.
Папа стиснул кулаки.
— Что ты с ними сделала, шлюха безголовая?
В ответ тетя Руби прорычала:
— Мужу моему пропороло брюхо, поэтому пошли вы все н-на-а-а фиг.
— Сука чертова! Посмотри на них! Посмотри на моих детей!
Папа тыкал пальцем в нашу сторону, мы стояли не двигаясь и будто воды в рот набрали, изо всех сил старались не смотреть на диван с распластавшейся на нем тетей.
— А не скажешь, какого черта ты и сестрица сбагрили мне своих невоспитанных сопляков? А теперь отста-а-ань. Мне надо звонить в страхкомпанию, пусть гонят денежки за гибель от несчастного случая.
Она уставилась на папу и протяжно рыгнула.
Мне хотелось, чтобы папа накричал на нее. Пусть бы даже избил эту сволочь, как кусачую собаку.
Но папа лишь резко выдохнул:
— Все. Прочь из этой клоаки. Вещи можете оставить тут.
— Да, лучше катитесь отсюда поскорее. А шмотки их сраные я потом выкину.
Тетя Руби, пошатываясь, потащилась в коридор.
Папа тут же развернулся и быстро вышел на улицу.
Я побежала собирать свои пожитки, мне совсем не хотелось, чтобы тетя Руби их выкинула. Меня нагнал Мика, прошипев:
— Ви! Брось ты все это!
Я не собиралась ничего бросать. Мика помогал мне. Потом мы собрали и его вещи. Было страшно: сейчас в коридоре раздастся топот, и тетя нас сцапает. Когда мы снова вернулись в гостиную, тетя рылась в записной книжке, приговаривая:
— Надо сообщить его папе и маме. А потом братцу.
Она посмотрела на нас:
— Вы еще здесь, засранцы?
Я сломя голову помчалась к двери, а Мика подскочил к тете и выбил книжку из ее рук. Пролетев по всей комнате, книжка шмякнулась об стену. Голос у брата вибрировал, как барабан под ударами:
— Гадский дядя Арвилл жарится в аду, и ты туда же попадешь, грязная шлюха.
Я не верила своим ушам. Тетя Руби тоже обалдела и только растерянно разевала рот, как огромная уродливая рыбина. А Мика гордо развернулся, совсем как папа, и решительно двинулся к крыльцу.
Я бежала за ним, а тетя Руби кричала вслед, что убьет обоих, если мы посмеем вернуться.