Над Кубанью. Книга первая - страница 35

Хомутов со всеми поздоровался за руку.

— Небось без дела не покличешь, Степан, — он улыбнулся, — подзывал ложкой, а хлебать нечего.

— Любитель я ложки выстругивать, — сознался Шульгин, — на фронте, бывало, когда дерева нема, с алюминия плавил, со снарядных головок.

Хомутав облокотился на крыло, вынул кисет.

— Не ты один плавил, — сказал он, — дурное занятие — головку ковырять, кой-кто башки лишился. Закуривай белореченского, почти что фабрики Месак-суди, ребята привезли.

— Што, с Белореченки они, твои дружки? — тихо спросил Лучка, наклоняясь за табаком.

— Не с самой Белореченской. С той стороны, с горного края, всякий хабур-чабур привезли.

Степан внимательно оглядел закубанцев. Во взгляде его не было обычного пренебрежения линейна, чувствующего свое превосходство над горскими казаками.

— Чего это Гурдай задумал? — в упор спросил Степан Хомутова.

Остальные казаки насторожились, стеснились в кружок.

— А что задумал? — невинным тоном произнес Хомутов, уловив особый интерес казаков-фронтовиков к вопросу Степана, — Меркул-яловничий верно заметил, Нового царя ищут. Был Миколка, скоро будет какой-нибудь Ермолка. А Ермолке со штатом двадцать пять миллионов не хватит на прокорм и на тропой. Будет у вас на содержании, у казачества, свой Гришка Распутин. Земли у вас много, доходу хватит. — Хомутов покусал губы, заметил напряженное ожидание настоящего слова, переменил тон, посерьезнел. — Ясно карты высветил атаман отдела. От юго-восточного союза он то же, что полковник Новосильцев, который по Кубани разъезжает. В Расее в собаку кинешь — в такого, как Гурдай, попадешь, не замечали их всех, а теперь при кубанском царе, будьте уверены, каким-нибудь министром заделается. Брешет он, что Керенский не их шатии. Вон, всем вам и нам известный от Керенского начальник, Бардиж, ведь за них линию гнет, а ведь Бардиж вроде комиссарит от Временного правительства.

— Через Керенского же на Кубани комиссаром утвердился, — сказал Степан Шульгин. — Каков поп, таков и приход.

— Двадцать пять тысяч десятин у этого самого Бардижа, больше, чем у Гурдая, — с завистливым оттенком в голосе произнес Лучка и кинул в рот семечко, — гляди, гляди: Меркул что-сь говорит, давай послухаем.

Лучка вытянул шею, приложил ладонь к уху.

— Насчет земли вопрос задал. Как, мол, при новом царе будет?

— Пойдем ближе…

Линейку освободили. Генерал отвечал тоном человека, уставшего от вопросов и церемоний.

— Большевики, конечно, стоят за захват и раздел паевых земель. Можем ли мы отдать наши земли, леса, рыбные реки кому-то? Конечно, не можем. Это историческое достояние казачества, наша неотъемлемая собственность. Мы должны пользоваться и распоряжаться своими землями, водами, лесами и недрами самостоятельно и независимо.

— А частновладельческие земли? — громко спросил Хомутов.

Генерал заметил солдатскую фуражку, вопросительно метнул взгляд на атамана. Тот ему что-то шепнул. Гурдай кивнул, огладил усы.

— Частновладельческие земли отойдут в собственность войска на условиях, которые выработает Учредительное собрание. Но, чтобы созвать Учредительное собрание, надо еще скрестить оружие с большевистской анархией. Война не окончена, и рано взбивать пуховики.

Степан, поймав последнюю фразу генерала, вспыхнул, сунул ложку в карман и, не глядя под ноги, грубо расталкивая людей, выбрался на крыльцо.

— Удержать бы нужно, — спохватился Лучка, — сейчас чего-либо на свою голову брякнет. Ой, так и есть. Какой-сь он невоздержанный…

— Слухай, Лучка, — одернул его сосед, — Степка, даром что наскрозь раненный, кажись, начал им шпильки в подошвы втыкать, слухай…

— Казаки! — крикнул Степан и махнул шапкой, точно собирая всех поближе. — Вот господин генерал, наш отдельский атаман, пуховиками нас попрекает, а того, видать, не знает, что па царской войне с казачества весь пух выдрали вместе с перьями… Его превосходительство снова кличет на фронта идти с кем-то драться. Корнилова вот опять сватает па нашу шею. Знаем мы Корнилова, знают его почище нас донские казаки. Хватит с нас, узнайте теперь вы его. Он в Галиции от австрийцев и то без штанов еле-еле убег, а всю сорок восьмую дивизию на распыл пустил. По трем фронтовым армиям балачки на два года хватило, другой бы порядошный от стыда бы помер… А под Барановичами да Калущем с каждого казака по полпуда крови выпустил, несметная сила легла, а за что? За десять мотков проволоки да за десятину горелой земли. Вояка! Мы там пузом по огню ползали, в атаку ура-ура, а тут наши паи по четвертной закупили и брюха себе наращивают. Казаки, нельзя этого терпеть! Кому убыток от войны, а кому прибыли невообразимые. На фронте башку норовят начисто счесть, а здесь ноги отгрызают…