Наказанный развратник - страница 5
— Сходишь в магазин? — попросила Полина за пару дней до отъезда. — Нам надо бутылку вина… нет, две бутылки. И палочку корицы.
— Четыре бутылки водки и две ириски!
— Что?
— Ну, анекдот такой.
Саша рассказал анекдот в надежде, что Полина отвлечется и забудет про магазин — очень уж ненастный был вечер. Но Полина не забыла.
— Глинтвейна хочется, — сказала она. — И еще на завтра бутылка останется.
— А что будет завтра?
— Не знаю. Но что бы ни было, бутылка не помешает!
С этим трудно было спорить, и Саша побежал в магазин. Корицы он не нашел, а на обратном пути вымок до нитки. Полина отправила его греться под душем и занялась глинтвейном. Он и без корицы вышел на славу, и они с удовольствием потягивали горячее вино в тишине, под шум дождя и шмыганье Полининого носа.
— Ты сейчас пел в ванной, — вдруг сказала Полина. — Я только не разобрала, что именно.
— Да я уж и сам не помню. Я часто там пою.
— А я раньше не слышала.
— Ну, я обычно тихонько.
— И что поешь?
— Да разное… всякие теноровые партии в основном, — признался Саша. — Которые мне петь не положено, а хочется. Вот и пою, пока никто не слышит.
— Ой, правда? — оживилась Полина. — А какие? Каварадосси, да?
— Ну… да, и его тоже.
— А еще? Ленского, да?
— Да.
— А еще?
— Ну… Вертера.
— А у Вертера ведь есть и баритоновая версия? Та же партия, но для баритона, да?
— Есть. Тоже хорошая. Но теноровая красивее. И даже не то что красивее, не в этом дело… Она другая. В ней такое отчаяние, такой зов, на который нельзя не откликнуться. И даже не так… Не могу объяснить. Сёма бы смог, у него хорошо получается, а я вот не умею.
— Нет-нет, я поняла. Бессердечная женщина эта Шарлотта, как можно было отвергнуть такого Вертера!
Полина вздохнула и хлюпнула носом.
— У тебя ноги холодные.
— Я носки где-то потеряла, — отмахнулась она. — Значит, Вертер, говоришь…
— У меня в детстве пластинка была. С этой самой арией. Потом отец по пьянке разбил, так жаль было.
— Он много пил, да?
— Много. От этого и умер. Как раз в тот год, когда я в музыкальную школу пошел. Даже в тот же день. Мама на работе была допоздна, я пришел, не мог дозвониться. Но у меня свой ключ был всегда, а то он, когда засыпал, ничего не слышал. И тут тоже я подумал, что спит, в квартире тихо. Я разделся, захожу на кухню, а он там… лежит.
Саша выбрался из-под пледа и спустил ноги на пол. Пол был ледяным.
— Ты куда? — встревожилась Полина.
— Носки принесу. Налить тебе еще?
— Налей.
Полина пристроила свой бокал на подлокотнике и принялась надевать носки.
— Ты мне раньше никогда про это не рассказывал.
— Я плохо помню, если честно. Не то чтобы плохо даже, а как будто это был сон. Я вообще только и запомнил, как он лежит на полу, глаза стеклянные… а в уголке рта крошки прилипли от сухаря, который он перед этим грыз. Знаешь, как у ребенка, который ел и испачкался. И у меня в голове от этого все перевернулось — будто это он ребенок, а я взрослый и должен ему помочь, а помочь уже не могу. Потом похороны, поминки, вот это все как в тумане. Только и запомнил эти крошки. Хорошо, что музыкальная школа тогда у меня началась. Это было большое утешение. Хотя я тогда в таких категориях об этом не думал. Но это было именно оно.
Саша проспал бы до самого обеда, но Полина поднялась ни свет ни заря и сразу зашумела на кухне миксером. Пришлось и ему вставать.
— Что у нас будет на завтрак? — спросил он, сонно разглядывая набор ингредиентов. — Круассаны с креветками? Крыло ската в шоколаде? Луковый суп с карамелью?
— Это на обед, — сказала Полина. — Не сбивай меня… сколько сахара я положила?
— А почему три чашки? Мы кого-то ждем?
— Что? Нет, это я так… я же говорю, не сбивай! Раз, два… кажется, хватит.
Она задумчиво заглянула в кастрюльку, положила ложку мимо стола и вздрогнула, когда та со стуком упала на пол.
— Вот теперь точно кто-то придет, — засмеялся Саша.
— Почему?
— Ну примета такая.
Ветер качнул ветку дерева за окном, и по столу поплыли солнечные пятна. Первый ясный день за все это время… Полина приоткрыла дверь на балкон, и по ногам тянуло сквозняком, но Саша не стал закрывать. Когда еще выпадет такой денек!