Наперегонки с Саванной - страница 4

— Да, я Саванна Барроу.

— Ты дочь нашего нового конюха? — Джек нахмурился.

— Могу ли я увидеть тебя в моем кабинете, сын? — Мистер Гудвин проводит рукой по волосам.

— Конечно, сэр. Саванна, можем ли мы встретиться позже? Мы могли бы…

— Сейчас же, — говорит мистер Гудвин.

Джек обвязывает поводья Вригли вокруг столба, его голос меняется с обычного на супер серьезный.

— Рад познакомиться с тобой, Саванна. Если ты извинишь меня, — затем он исчезает внутри дома с отцом и тремя собаками вокруг его ног.

Я осторожно глажу морду Вригли и смотрю на белый особняк.

Сейчас, когда Джек узнал, кем я на самом деле являюсь, дочерью конюха, он даже мельком не взглянул на меня.

Замечательно.

На пути в Хиллкрест для получения конных принадлежностей, я обхожу каменную стену, которая служит в качестве ограждения собственности. Мама сказала мне однажды: “Богачи называют эти стены рабскими”. Было странно слышать от мамы такое, я начала отрицать, а она продолжила: “Мы можем это игнорировать или учиться на своей истории. Я предпочитаю второе”.

Что бы только я сейчас не отдала, чтобы снова услышать её голос.

Она умерла, когда мне было 11 лет после того, как у нее обнаружили рак груди за год до этого. У нее была уже четвертая стадия, когда доктор обнаружил болезнь, но она упорно сражалась. У нас не было страховки, так что мы не могли позволить себе оплатить все эти заоблачные медицинские счета по 200 тысяч долларов. Потом мама умерла, а на отца свалился весь груз долгов. И без нее весь мой мир разрушился.

Папа работал конюхом у состоятельного владельца конюшни, которого больше интересовали азартные игры, чем собственные лошади и их тренировки. Также его не волновала вся это чепуха, что у его работников нет страховки, он тренировал лошадей на площадке, когда те были уставшими, загнанными или еще хуже.

Вскоре после того, как мама умерла, папа сказал, что ему нужна моя помощь с кобылицей по кличке Муншадоу, которая стала вялой после того, как у нее забрали первого жеребенка. Мистер Кейтс совершенно не волновался по этому поводу, но только не я. Я сказала папе, что помогу ей почувствовать себя лучше.

Я потерла нос кобылы и поймала её взгляд.

— Я тоже знаю, как ты себя чувствуешь, теряя кого-то.

Я начала объезжать Муншадоу вскоре после того и каждый день у меня получалось все лучше. Она заставила меня гордиться собой. И как только я хорошо её узнала, то рассказала ей свой секрет.

Единственный?

— Я люблю своего папу, но никогда не стану работать за такую жалкую зарплату, как он. Я хочу большего.

***

Раньше, в Чарльстоне папа проводил 99 % своего времени в конюшне, и переезд в Теннесси нисколько не изменил его привычку. Так что, предположив, что папа в конюшне, я направилась в Гринбрэир, где содержатся самые лучшие лошади Гудвинов. Это самая фантастическая конюшня, которую я когда-либо видела; там стоит хитрая цифровая установка, которая отпугивает мух и комаров и воспроизводит музыку 24/7.

У меня даже нет айпода, чтобы горланить песни.

После того, как я забрала конные принадлежности, я иду через грязь в Гринбрэир, проходя мимо двух конюшен поменьше. У Гудвинов во владении около 40 лошадей, но места у них хватит и на 1200. Очевидно, они зарабатывают, сдавая в аренду стойла владельцам чистокровных жеребцов, которые также используют тренировочные трассы Гудвинов, чтобы подготовиться к скачкам на этих выходных. Мистер Гудвин содержит кучу народа: ветеринаров, кузнецов, которые подковывают лошадей, фермеров, которые заготавливают сено, множество конюхов и берейторов, уборщиков стойл.

Я подхожу к входу в Гринбрэир, чтобы найти отца, и замечаю, что группа парней сидит на нижних ступеньках.

— Что за сборище ленивых задниц?

Папа встает, а другие парни начинают смеяться.

— У нас перерыв, — папа тянет меня в свои объятья, я зарываюсь носом в его рубашку, вдыхая земельный запах травы, сена и папиной кожи. Моему отцу только 36 лет, а его рост делает его еще моложе.

Когда я отстраняюсь, встаю на носочки и сканирую толпу.

— Гил здесь?

— Гил? Зачем он тебе?

— Я хочу поговорить с ним о скачках…