Нарги. Социальная утопия - страница 8

В светлом просторном холле карантинного отсека собралось около двух десятков нерусских семей. Уютные кожаные диванчики соединяли молодые семейные пары, как бы защищая хрупкую конструкцию от нелегких испытаний, которые выпали на их долю.

Девушка лет восемнадцати в пестрой национальной одежде, крепко обхватив обеими руками острые коленки, не поднимая век, вела неспешную беседу со своим мужем-ровесником. Он выглядел даже чуть моложе ее, то ли за счет простенького серого костюма и начищенными до несуразного блеска черными ботинками, то ли благодаря блуждающему взгляду на еще детском лице, которое пока не умело скрывать испуг и тревогу.

– Нарги, я даже не представляю, как буду жить без тебя эти месяцы, – тихим взволнованным голосом шептал юноша, и дрожь его голоса переходила в короткие пальцы, которыми он перебирал подол ее юбки.

– Гаджи, мне тоже будет непросто без тебя, я буду сильно скучать, но мы уже все обсудили. Просто давай еще посидим вместе молча. Дома у нашей любви нет будущего, а здесь есть.

На табло загорелась цифра 1214, и молодая пара, поднявшись, робко направилась на регистрацию. В небольшом кабинете, с желтыми стенами, черными потолком и полом, их приветствовал регистратор – парень примерно их возраста, скорее всего студент, в строгом черном костюме без галстука и ослепительной желтой сорочке с расстегнутым воротом. Его лучезарная улыбка была настолько профессиональной, что реалистично отражала радушие всего русского народа и даже как-то обескураживала, заставляя не к месту улыбаться в ответ, тем самым преобразуя напряжение на лицах в простую глупость.

– Присаживайтесь, очень вам рады! – тряс обеими руками руку Гаджи студент, – всегда приятно иметь дело с прогрессивными людьми! И усадил Гаджи за свой стул, единственный в кабинете.

Оформив  формальности и заполучив необходимые подписи супругов на документах, регистратор виновато произнес:

– Гаджи, вот вам справка в ассимиляционный отдел трудовой биржи о том, что ваша жена проходит половую интеграцию. По ней, согласно закону, вам обязаны предоставить работу в течение трех часов после ее предъявления. А вот… – парень замялся, – купонов на продовольствие пока нет в наличии. Аншлаг какой-то, уже закончились, но завтра после обеда обязательно завезут! Гаджи, приходите за ними завтра.

– Что за талоны, нам о них ничего не говорили? – смущенно спросила Наргиза

– Это именные купоны на бумаге с водяными знаками, которые получит ваш муж завтра. Они свидетельствуют, что вы проходите половую интеграцию и ваш муж в связи с этим имеет право бесплатно отовариваться продуктами питания у наших партнеров-супермаркетов на сумму триста пятьдесят рублей в месяц на протяжении полугода. Список продуктовых магазинов будет указан на оборотной стороне документа.

Палец, утяжеленный печаткой из желтого металла с черным камнем, ткнул в черную клавишу на стене, и через минуту за Наргизой пришла молодая сотрудница ведомства. Девушка, с облегченной мимикой на лице и природным румянцем, который не в силах был скрыть даже толстый слой тонального крема, мягко процедила сквозь зубы:

– Пойдем. – И загадочно улыбнулась чему-то своему, совсем личному.

Гаджи встал из-за стола, крепко обнял супругу и посмотрел ей в глаза уже совсем другим, взрослым взглядом. Со стороны эта сцена могла показаться напутствием, но в ней было столько сдержанной боли, что не требовалось никаких слов, чтобы передать ее силу.

Работа на бирже труда кипела, как на фондовой. Число ассимилированных росло с каждым днем, но и спрос на них был нешуточный. Дело в том, что государство приравняло их в социальном статусе к инвалидам, и соответственно предприятия получали налоговые льготы, даже если у них работал всего один «инвалид». Но, в отличие от инвалидов, новый сотрудник не мог рассчитывать на приличную зарплату и оставался ярким представителем дешевой рабочей силы. Гаджи вначале предложили работу программиста, с окладом в пятьсот евро в неделю, но он честно признался, что это ему не по плечу, и даже отказался от должности ученика программиста за сто евро в неделю, а в ученики водителя автобуса с окладом в сто пятьдесят евро в месяц он изъявил желание пойти. Автобусная тема вообще была ему близка, часто он наблюдал за работой своего дяди, водителя автобуса, во время долгих поездок из села в город, видел, как того уважают односельчане, и не раз представлял себя на его месте, увлеченным тяжелой ответственной работой, достойной самой высокой оценки соседей.