Народное творчество, 1991 № 12 - страница 12

Попробуем перенести свое воображение во внутренний круг надвигающихся событий, проникнемся всей драматичностью обстановки, приведшей к суровой необходимости совершения обряда, "почувствуем взволнованность его участниц, их глубокую убежденность и веру в чудодейственную силу. Известно, что к помощи этой силы прибегали редко, лишь в тех случаях, когда смерть, как говорится, «стучалась» в ворота. Нетрудно поэтому вообразить себе эмоциональнопсихологическое состояние участниц обряда, молчаливую напряженность их воли, четкую ритмичность и согласованность труда, объединенного единой высокой целью, единым искренним порывом.

Следуя этим рассуждениям, обыденный рушник предстает перед нами своеобразным аккумулятором напряженной духовной энергии людей.

Но вот он готов. Непритязательный с виду, обычно с рисунком ткани «в елочку», трех-шести и больше метров, он все же чудодействен по своей сути. Он — талисман. И в этот талисман верят, потому что он обладает защитными свойствами, исконно присущими ткани.

Рушник — родовой покровитель, оберег, наконец потому что он — магический предмет, созданный, как в сказке, за одну ночь. Но ведь сказка всегда отталкивается от реальной действительности. Обыденное полотно отличается первозданной чистотой, каждая пядь его поверхности пропитана возвышенным устремлением человеческого духа, он источает огонь и жар женских сердец, направленных на спасение жизни. Эти наслоения психической энергии и сообщают ему те защитные свойства, ради которых он был задуман и воплощен в действительность.

Древнейшие формы обряда показывают, что обход с рушником кругом селения воспринимался, по-видимому, как возведение мысленной, неприступной для возможных бед стены, как оберег иногда использовался даже не сам рушник, а лишь нити, вытянутые из него, намотанные на колья. Другой вариант представлял собой обряд, при котором влияние рушника распространялось непосредственно на тех, кто нуждался в защите: людей, скот, природу. Отсюда и ритуальные особенности: проход под рушником в хороводе, шествие по нему, многие иные народные театрализованные действия.

Глубинное понимание свойства рушника, осознанное отношение к нему как к накопителю психической энергии относилось, без сомнения, к далекому прошлому. В конце XIX — начале XX вв. обряд совершался в силу многовековой, прочно устоявшейся традиции. И в этом нет ничего удивительного, ведь человечество с трудом удерживает сведения за одно тысячелетие. Не исключено, что обряды с обыденными предметами, живым огнем, магическим кругом — это осколки разбитого сосуда сокровенных космогонических знаний о бытии человека и природы. Они — отголоски древних, может быть, великих эпох, которые для нас являются лишь смутным видением.

Ольга ФАДЕЕВА, кандидат исторических наук г. Минск

На судьбу прославленного ныне святого и праведника Иоанна Кронштадтского в свое время вылито было немало лжи и несправедливости, но сегодня, открывая для себя новые ранее не известные страницы истории, мы по-иному оцениваем многие события, а также переосмысливаем значение в судьбе нашего Отечества тех или иных исторических личностей. Среди них и святой и праведный Иоанн Кронштадтский.

Родился Иоанн Кронштадтский 19 октября (1 ноября по н. ст.) 1829 года в селе Сура Пинежского уезда Архангельской губернии в семье бедного сельского псаломщика Ильи Сергиева и жены его Феодоры. В автобиографической книге «Моя жизнь во Христе» отец Иоанн Кронштадтский, вспоминая детство, писал, что родился слабым и болезненным, и родители поспешили тотчас же его окрестить, дав ему имя Иоанн в честь Иоанна Рыльского (Болгарского), чудотворца, прославлявшегося в тот день. Вскоре, после крещения, младенец стал заметно поправляться. Отец с раннего детства брал мальчика в церковь, тем самым воспитав в нем особенную любовь к богослужению. Будучи несколько замкнутым, в шумные детские игры он не играл, но любил природу, вызывавшую в его юном сердце радостный трепет. На шестом году отец начал обучать мальчика грамоте, но учение ему не давалось. Когда же отец, собрав последние скудные средства, отвез своего сына в Архангельское приходское училище, мальчик особенно остро почувствовал свое одиночество и беспомощность. Единственное утешение Иоанн находил в горячей, неистовой молитве к Богу, в которой просил Его только об одном: помочь ему овладеть знаниями. И вот после одной из таких горячих ночных молитв всего его потрясло: «...завеса спала с глаз, как будто раскрылся ум в голове, легко и радостно так стало на душе». Ему представился урок учителя, и он вспомнил все, о чем тот говорил. С той поры он начал отлично учиться. Одним из первых заканчивает училище, затем Архангельскую духовную семинарию и принимается на казенный счет в Санкт-Петербургскую Духовную Академию.