Нас ленинская партия вела... Воспоминания - страница 28

— Ну где я вам её найду? Сам ума не приложу, куда она могла деться. Может, в Умани у родственников?

А когда пристав уйдёт, скажет сестре, сокрушённо качая головой:

— Ах, дети, дети, устарели для вас родители, могли бы поделиться, сказать хоть словечко... Ты ведь провожала её, негодница!

И в тоне, в оттенках голоса сестра уловит отцовскую гордость за свою дочь, упрямую и своевольную, которая вот так натянула нос самому господину приставу. Да что приставу? Берите выше!

Вот уже почти граница. Шикарный по тому времени вокзал станции Жмеринка, в зеркалах и люстрах. Каменец-Подольск... До свидания, Украина, Россия, на долгие годы до свидания!

На границе у нас было обеспечено «окно». Страшные на вид бородачи контрабандисты бережно приняли меня от сопровождавшего товарища. Заботливые женщины накормили, напоили молоком, уложили спать на мягких перинах.

Глухой ночью я услышала голос женщины:

— Вставайте, паняночка, пора. Вот попейте ещё молочка на дорогу. И что вас заставляет, сердечных...

Много она не говорила, муж не дал. Повёл по заболоченным местам, как оказалось, целую группу. Мы прошли благополучно, ни одного окрика, ни единого выстрела или даже свистка не последовало.

Вскоре мы сели в поезд, идущий дальше на запад. В вагоне переоделась. Я считала свой наряд последним криком моды. Но в Париже давно уже носили узкие платья с прямыми рукавами без буфов. Так я оказалась той самой «белой вороной», которая привлекала внимание. Некоторые даже оборачивались, чтобы получше меня разглядеть.

Какое значение для нас, подпольщиков, имела одежда, я ещё раз услышала из уст Надежды Константиновны Крупской. По её словам, Ленин не любил шума большого города, он говорил, что Париж живёт «толкотливо». Но, оказавшись в тогдашней столице мира, Владимир Ильич быстро приспособился к ритму парижской жизни. По внешнему виду он не был похож на русского интеллигента, а выглядел как средний парижанин — в котелке, узком пальто с бархатным воротником, тросточкой.

Позже я узнала, что революционер писатель Иван Фёдорович Попов, увидев Ленина на одной из парижских улиц, сказал ему:

— На кого вы похожи? Вы же типичный французский коммивояжёр.

— Нет, в самом деле? И не выделяюсь в толпе? Так это же замечательно! Просто великолепно! — обрадовался Владимир Ильич.

Каждый из нас заботился о том, чтобы не быть заметным в толпе, не остановить на себе взгляд шпика.

Итак, вместо родного местечка Тальное я очутилась на шумном вокзале Парижа. Куда идти? Провожающий снабдил меня адресом одного товарища, столяра, ставшего революционером. Когда-то он тоже вынужден был покинуть родину, а сейчас работал на одной из фабрик Парижа. Столяр не был предупреждён о моём приезде. Пробираясь нелегально, по подложному паспорту, я не могла с границы или с пути дать телеграммы, да ещё незнакомому человеку, чтобы встретил на вокзале. Значит, нужно добираться самой.

Париж встретил меня неприветливо. Дождь, туман. Французский язык я знала плохо. В петербургских тюрьмах усердно штудировала учебник Туссена, почти вызубрила одно из произведений Шатобриана, но уже на вокзале я убедилась, что этот самый Шатобриан был для меня плохим помощником. Правда, я считала, что могу рассказать о североамериканских прериях, которые он описывал. Но спросить, как добраться до квартиры моего столяра, мне оказалось нелегко.

Карманы наших политэмигрантов были набиты не только газетами, брошюрами, но и словарями, без которых многие русские не решались выйти на улицу. При малейшем затруднении в разговоре с продавцом магазина или консьержками пускались в ход словари.

После двухчасовых скитаний добралась я до указанной мне квартиры. Хозяин её встретил меня радушно.

Следующее утро было ясным и солнечным. Столяр решил показать мне Париж.

— Вот он, город великих исторических традиций, город революции! — с гордостью воскликнул он, когда мы взобрались на площадку Триумфальной арки, от неё веером расходились прямые линии проспектов. Я долго не могла оторвать восхищённого взгляда от панорамы города, о котором мечтала, собираясь за границу.