Наш Артем - страница 11

Андрей Арефьевич был несказанно удивлен, когда однажды утром посыльный реального училища, в котором учился Федор, постучался в дверь и, не желая переступать порога, объявил, что их благородие господин инспектор требует к себе родителя ученика второго класса Федора Сергеева.

Федор в училище, но вот уже два дня, как не является домой. К этим исчезновениям сына Андрей Арефьевич привык, а когда Федька впервой не пришел ночевать, бог знает что подумали.

Мать целую ночь глаз не сомкнула. Сестры — Дарья и Надежда — плакали. Он сам до полуночи мотался по улицам в поисках.

Утром чуть свет Федор заявился, но и, понятное дело, в этот день в училище пойти не смог после лупки, которую закатил ему отец. Оказалось же, что он напрасно выпорол сына. Федор задержался допоздна у своего ученика, и родители оставили «репетитора» ночевать.

Сначала Андрей Арефьевич не поверил, что его одиннадцатилетний Федька, шалун из шалунов, — и вдруг репетитор. И слово-то какое, натощак не выговоришь. Отец долго с пристрастием выспрашивал сына, что же он «репетирует». Оказалось, что сорванец хорошо усвоил арифметику, щелкает задачки как орехи и пишет грамотно, не в пример отцу. Но самое удивительное было то, что Федору платят за репетиторство. Сам от горшка два вершка, а вот поди же, работник, отцу готов подсобить! На семейном совете решили, что деньги, которые Федор зарабатывает уроками, должны идти целиком на него же’ Ботинки новые справить, шинельку потеплее на зиму, шапку, да мало ли чего нужно парню.

И в училище учителя им довольны.

Зачем же инспектору понадобилось видеть Андрея Арефьевича?

Пойти с утра, отложив все дела, Андрей Арефьевич не хотел и не мог. Нужно задать артели урок на день, ну а потом и у него есть своя гордость, он не собака какая-нибудь — свистнуло их благородие, а он, глядишь, на задних лапках. Но в этот день все валилось из рук Сергеева. Ни за что ни про что обругал артель — ему показалось, что и раствор жидок, и кирпич положен косо. Знал ведь, что лается напрасно, сердце срывает. В самый раз подойти бы к обиженному да и по-христиански прощеньица попросить. Ан нет, характер выдерживает. Андрей Арефьевич плюнул в сердцах, да и пошел прочь. И, только поравнявшись с училищем, сообразил, что к начальству-то, «их благородию», в рабочей робе заявится. Ну и шут с ним, с благородием. Рабочий человек и есть рабочий, и нечего ему во фраки да визитки рядиться.

Но оказалось, что в училище к этому относятся по-иному. Швейцар, невелика птица, сам небось под лестницей где-нибудь проживает в каморке, а на вид ни дать ни взять генерал. Весь в галунах, брюки с золотыми лампасами, фуражка в позументах.

Оглядел Сергеева с ног до головы и загородил дверь.

Долго пришлось Сергееву вдалбливать этой дубине, что его сын учится в училище и что инспектор вызвал к себе. Швейцар с недоверием посматривал на истерзанный, грязный пиджак посетителя, его небритое лицо, мятую фуражку.

Но все же отошел в сторону, пропустил, да еще и рукой махнул — показал, значит, как к этому инспектору добраться.

Андрей Арефьевич задержался у высоких двустворчатых дверей. По привычке отметил — дверь дубовая, сработана на славу, теперь таких не вешают, больно дороги. Приотворил. Какая-то старая крыса в пенсне, с высокой прической поредевших седовато-грязных волос вскинулась, долго и недоуменно смотрела на посетителя, даже пенсне с носа спало.

— Что вам угодно?

— Сергеевы мы, нас инспектор до себя призвал.

— А, Сергеев, постойте минутку, — крыса опасливо поглядела на грязные штаны Андрея Арефьевича, потом перевела взгляд на обитые светлым штофом стулья, дернула костлявым плечом и нырнула в дверь, тоже высоченную, дубовую, но одностворчатую.

— Проходите, — не сказала, процедила сквозь гнилушки двух передних зубов.

Инспектор, оглядев Сергеева, сесть не предложил, молча, двумя пальцами подтолкнул по зеркальной поверхности бемского стекла, прикрывавшего огромный письменный стол, подписной лист. Против фамилии Сергеева стояло «100».

— Откуда же у меня такие-то деньги?

— Э, любезнейший, хотите, чтобы сын ваш в следующий класс перешел, найдете-с!