Наш Артем - страница 12
— Это как же понять, Федька-то мой второй год в первых учениках ходит, почему бы ему в третий класс не перейти?
— Как угодно-с, как угодно, но я вас предупредил.
И как утром в артели, сорвался Андрей Арефьевич, сжал кулаки, побледнел… Инспектор в испуге откинулся на спинку кресла, схватился за колокольчик.
— Звони, звони, я из твоей облезлой крысы, что там сидит, враз мартышку сотворю. Предупредил! Посулу получить хотите — вот десятка. Не желательно, и этого не дам.
Андрей Арефьевич вертанулся на каблуках, не прощаясь, грохнул дверью и даже не заметил, что секретарша в ужасе закрыла лицо сухонькими пальчиками, готовая юркнуть под стол.
И только придя домой, поостыл немного. Напрасно он так обошелся с инспектором. Теперь и впрямь, если он хочет, чтобы Федор в третий класс перешел, придется раскошеливаться. Иначе эти буквоеды провалят сына на экзаменах — трудное ли дело?!
Федор пришел из училища какой-то притихший. Молча поел и сразу же засел за учебники. Андрей Арефьевич понял, что ему известно об инциденте, разыгравшемся в кабинете инспектора, и он почувствовал острый прилив жалости к сыну и сознание своей вины перед ним.
— Ты, Федор, того, не горюй, деньги на хабар я у людей достану, ну и ты, того, на экзаменах-то не осрамись.
— Нет, отец, никаких хабаров не нужно, а экзаменов я не боюсь.
— Ты там смотри, того, по закону божьему не срежься, а то ведь сам архиерей небось прибудет, ты же известный богохульник. Сел за стол, а лба-то не перекрестил.
Андрей Арефьевич почувствовал, как раздражение вновь овладевает им.
— Я слыхал, что вы там господину инспектору селедку в портфель засунули. Не твои ли это проделки?
— Не в портфель, — буркнул Федор и тут же осекся.
— А куда? А ну выкладывай как на духу.
— В фуражку ему положили, да я был против, уж больно жирная была селедка, жалко…
— Фуражку жалко?
— Да не, селедку!
Как ни был Андрей Арефьевич взвинчен, он в конце концов расхохотался, представив инспектора надевающим фуражку. Вот ведь сукины дети!
Федор понял — гроза миновала. Теперь можно и за книжку. Сегодня он разжился у товарища по классу «Кожаным чулком» Фенимора Купера. Обещал послезавтра вернуть. Книга же толстенная, за день не прочитаешь. А тут еще уроков назадавали! Ну, с уроками он, положим, справится быстро. Но если мать заметит, что он закрыл тетради и учебники, то обязательно или в лавку за чем-нибудь пошлет, или какую-нибудь работу по дому придумает. Нужно тихонько пробраться на чердак. Там доживает свой век старый диван, стоит он у самого слухового окна, так что света достаточно, пока не стемнеет, никто ему не помешает…
Весна подобралась незаметно. Быстро пролетели апрель и половина мая. В классах душно, а откроешь окна — нет сил высидеть за партой. На улице гомон, стучат по булыге телеги, ругаются возчики, воробьи с весной словно обрели двойные голоса, дерутся на кучках овса, просыпавшегося из лошадиных торб. Они до того осмелели, что не разлетаются, когда к овсу, с видом хозяев, припожалуют голуби. Хватают зерна из-под самого клюва разъевшихся сизарей. На Днепре баржи, буксиры. То и дело слышны их сиплые гудки. Где тут усидишь! А батюшка, знай, талдычит тебе Ветхий завет: «Аврааму обещано, что за сохранение им истинной веры от него произойдет многочисленное потомство…»
Вот и запоминай все потомство поименно, и кто там в каком родстве состоит.
Федор с трудом отрывается от окна. Он не забыл слов отца, что на экзаменах по закону божьему будет присутствовать архиерей и уж инспектор из кожи вон вылезет, чтобы завалить первого ученика — Сергеева.
И как бы вторя этим невеселым мыслям, за весенним, улыбчатым окном заунывно всхлипнули церковные колокола. Вороны словно только и дожидались этого благовеста. С воплем покинули они насиженные ветки и, тяжело взмахивая крыльями, собрались в стаи. Пронзительное карканье успешно соперничало с благолепием колокольного звона.
День был испорчен. Федор, придя домой из училища, забился в свой угол и до вечера листал учебники старшего брата; прочел главы Ветхого завета, которые они еще не проходили. Такие срывы настроения были редким явлением у всегда жизнерадостного мальчишки, подвижного, шаловливого, но когда с ни случались, то почему-то чтение малопонятных книг его успокаивало.