Наследие Изначальных - страница 19

— А в бизнес-классе тогда, интересно, что? — хмыкнул Вадим, ступая на мягкое перламутрово отливающее покрытие. Взору открывался вагон с диванчиками вокруг низких столиков с выдвижными голографическими проекторами, — и зачем это всё нужно в пути, продолжающемся 40 минут?

— Широко живут, — усмехнулся Ранкай, вжимаясь в стену, чтоб пропустить обширное — и в смысле количества, и в смысле габаритов большинства членов, семейство шлассенов, — здесь делают деньги на всём, и деньгами дышит всё, каждый камень… Чтоб с первых шагов было очевидно, что ты приехал получать все мыслимые удовольствия.

Дайенн села к окну, предполагая сперва любоваться пейзажами, но пейзажи, проплывавшие за прозрачной стеной туннеля, были прискорбно однообразными — Зафрант как таковой был мёртвым планетоидом, причём мёртвым образцово, никакой сейсмической активности здесь не было многие тысячи лет, разреженная, непригодная для дыхания атмосфера не предполагала, в отличие от Марса, сильных ветров, и ничто не могло нарушить ровного строя невысокой горной цепочки вдоль горизонта или чем-то оживить невыразительное серо-розовое плато. Поэтому она переключилась на сидящего напротив Вадима, задумчиво созерцающего ту же безрадостную картину.

— Простите моё любопытство, но там, на перроне, когда Ранкай сказал вам, что у автомата предусмотрен и корианский язык, вы так переменились в лице… Верно я понимаю, это большой позор для представителя вашего мира — посещать подобные места?

— Нет, понимаете неверно, — повернулся с улыбкой Вадим, — позор это для представителей вашего мира, да и само подобное понимание позора свойственно тем, кому хотелось бы, да внешние приличия не позволяют.

— Вы хотите сказать, что представляете себе минбарца, который мог бы желать посетить место с такой репутацией? — тон Дайенн заметно похолодел, — вы ведь росли на Минбаре, пусть вы были ребёнком, когда покинули наш мир, но кое-что вы не могли не усвоить…

Напарник пожал плечами с самым безразличным видом, как будто и не предполагая, что нарывается на скандал.

— На Лорке VII разговоров о духовности, умеренности и сопротивлении соблазнам даже побольше, а лорканцев на перроне мы видели. Простые лорканские работяги, вероятно, удивились бы, узнай, где их вожди проводят деньки, свободные от заботы о спасении их душ… Разница в том и состоит, что жители бездуховных миров делают это не таясь и даже гордо, а жители духовных живут по принципу «не пойман — не вор». Минбарского языка, впрочем, в меню Ранкай вроде не обнаруживал. Но наше путешествие только начато, кто знает…

— Зато жителей вашего мира мы здесь имеем шансы встретить, — ввернула Дайенн, глубоко уязвлённая такими бесчинными домыслами. Просто представить себе алита Соука или алита Зенара, или кого бы то ни было из её наставников здесь — немыслимо! Впрочем, она не была уверена, что следует расценивать это высказывание напарника как оскорбление. Предполагать за кем-то желание посетить подобное место — само по себе не оскорбительно, пока этому предположению сопутствует признание способности не дать ходу таким желаниям. Кроме того, оскорбившись, она должна как минимум оборвать разговор, а этого ей совершенно точно не хотелось. В общем, если он хотел сказать, что никто не может считаться выше искушений по одной только природе своей — что ж, он имеет право это сказать.

— Жителей — нет. Жителям, — он сделал акцент на этом слове, — здесь делать нечего, если только они в составе полицейского отряда не ищут похищенную девочку. Изгоев нашего мира. Преступников.

Девушка замолчала, размышляя, что почувствовала бы она сама, встреть она в аэропорту или на перроне кого-то из этих самых… изгоев. Процессов, сопряжённых с лишением гражданства, не бывало много лет, да и когда такое случалось, это не обсуждалось широко, но внутри клана, так или иначе, все всё знали. Дядя Кодин рассказывал, что во времена молодости его деда такое событие имело место быть. В чём конкретно состояло преступление того изгнанника, он не говорил, а она не решилась бы расспрашивать — если за тягчайшее из мыслимого, убийство, гражданства не лишали, то здесь речь должна была идти о чём-то совершенно леденящем душу. Нигде в сводах законов не было такой меры, это было, как она поняла из объяснений дяди Кодина, всегда индивидуальное решение, для тех исключительных случаев, когда все другие решения недостаточны. И страшнее этой трагедии для клана нет. Если собрать в памяти все случайные обмолвки, таких историй за последние сто лет было, кажется, пять. Вероятно, теперь все эти несчастные уже мертвы. А если нет? Что она почувствовала бы, встреться ей где-нибудь один из изгоев? То же, что она услышала в голосе Алвареса, такой же сплав боли, ярости, стыда? Она укорила себя за совершенно неуместное любопытство — очень сильно хотелось спросить, за что в их мире подвергают такому наказанию. Но непорядочно спрашивать такое, когда не можешь ответить на аналогичный вопрос.