Не был, не состоял, не привлекался - страница 47

В тот памятный день я с начала и до конца рабочего дня читал материалы уголовного дела в канцелярии Львовского областного суда. Мне предстояло написать жалобу в порядке надзора, вернувшись, домой, в Москву. Я хотел улететь из Львова назавтра утром и поэтому работал не вставая. Без перерыва на обед. Дело было заурядным. В ту пору аптекари и чиновники изобрели простенькую комбинацию, позволяющую направлять потоки мелочи за сдаваемые в аптеку порожние бутылочки и пузырьки прямиком в свои карманы. Ручейки тогда были мелкими – сотни рублей, максимально тысячи. Обстановка для комбинаций с миллионами и миллиардами долларов в стране еще не созрела. Протоколы судебного заседания и материалы следствия были на украинском языке, однако стандартные судейские обороты речи были понятны, и лишь один раз я попросил мне помочь, когда не знал, какой месяц украинцы называют словом липень.

Мне удалось управиться, и я вышел усталый и голодный на плохо освещенную и какую-то мглистую и промозглую декабрьскую улицу. Побрел в гостиницу, думая о прочитанном, о противной погоде и не замечая ничего вокруг. Когда я вышел на площадь, меня вывел из некоторого оцепенения могучий рык уличных репродукторов. Бас диктора буквально рокотал, когда произносил слова «…Шпигунов та диверррсантов» и «…инфаррркт миокарррда». Я остановился и понял, что вещают о зверствах врачей-убийц. Стало ясно, что сделан важный шаг в борьбе против космополитов. Среди еврейских фамилий профессоров убийц затесались, для отвода глаз, имена Егорова и Виноградова, личного врача Сталина. Похоже было, что наступает решительная фаза.

В гостиничном буфете не оказалось ни водки, ни коньяка и я с горя удовольствовался стаканом ликера, приторного и противного.

Ранним утром я улетел в Москву. В салоне самолета оказался еще только один пассажир, молодой офицер. Так мне не доводилось летать никогда. Он предложил мне сыграть партию и вынул из сумки дорожные шахматы. Я попытался развлечь себя тем, что вначале нарочно сделал несколько нелепых ходов, но затем заиграл старательно. Офицер играл не сильно, и бессмысленные первые ходы его не удивили. Вскоре он сдал партию, поблагодарил и убрал шахматы. Я думал, что он спросит, какая у меня шахматная квалификация, а я удивлю его, признавшись, что я мастер. Увы. Улучшить настроение не удалось.

В Москве вечером я зашел к товарищу. Его отец, русский литератор еврейской национальности, был мрачен. Он сказал, что надо запасаться полушубками, валенками и кирзовыми сапогами. Возможна поголовная ссылка, как уже случилось с разными народами.

До сих пор историки спорят, реально ли готовилась депортация евреев в отдаленные районы после суда и казни врачей убийц или же нет. Угадать, что планировал Сталин, практически невозможно. Он был великим мастером неожиданных вариантов и, когда надо, не оставлял следов.

(Мне кажется, он совершал и крупные ошибки: переоценил способность предвидения Гитлера, самоубийственно напавшего на СССР; признавая образование государства Израиль, быть может, понадеялся, что евреи, склонные к социалистическим идеям, будут продолжать выступать против Англии. Впрочем, это рассуждения дилетанта.)

Домашняя работница родителей моей жены Шура, молодая и добрая девица, рассказала мне по секрету, что Феклуша-дворничиха уверяла, будто вскоре в квартирах освободится немало еврейских комнат. Она была, как и Шура, деревенской, улыбчивая и приветливая. Однажды, когда обыскивали перед арестом комнату нашего соседа по подъезду, нашего доброго знакомого, Феклуша, как дворничихе положено, была понятой, то есть представителем власти, по разумению Шуры. Получить комнату в Москве было пределом Шуриных мечтаний, однако она сочувствовала мне и явно была огорчена. Я счел за благо опровергнуть прогноз дворничихи. Фамилия Шуры была Егорова, и я сказал, что обвиняют не только еврейских профессоров, но и ее однофамильца. Шура не спорила. В марте наш родной и любимый оставил свой безутешный народ, а вскоре, когда ярко светило солнышко, Центральный Комитет партии сообщил, что врачи вовсе не убийцы, дело было умышленно сфабриковано. Об этом я узнал из газеты в Подольске, куда ездил на заседания суда по одному групповому уголовному делу.