Не горюй о сердце — я скую другое - страница 4
— Как охота, моя соколица? — спросил Кощей, ненадолго отстранившись, чтобы взглянуть на нее всю, целиком. — Ты похожа на мальчишку… Я видел, тащили дичь. Ты победила вепря?
— Не я, — с сожалением призналась Марья. Она не успела придумать, какой колкостью ответить на слова о мальчишке. — Однако тебе стоит взглянуть… Нет, это не подарок, — разочарованно протянула Марья. — Постой…
Сивка пофыркивал: он всегда ревновал к Кощею, хотя Марья и не могла бы этого объяснить. Из притороченного к седлу колчана Марья вынула чужую стрелу с белым оперением. Она, казалось, жгла пальцы.
— Китеж, — без ее подсказок догадался Кощей. — Я так и думал. Многие новости доносят вороны: они видели, как у Китежа пыль клубится и реют стяги.
— Ты знал?
Кощей досадливо оглянулся.
— Недавно прошел клич. Царь Кощей Бессмертный украл ярославскую княжну Марью, — бесстрастно пересказал он. — Китежский князек задумал спасти красну девицу и забрать себе в жены.
— Он не собирается спрашивать девицу, нужно ли ее спасать, верно? — цокнула Марья. В ней вскипала злость. — Прошло три лета, они не собирались меня искать. Думали, я сгинула в лесах. Растерзана разбойниками.
— Не будь столь несправедлива. Как ты попала в Лихолесье, еще с седьмицу в лесах аукали дружинники князя Всеслава, изрядно беспокоя наших пограничников…
— Седьмица! — вспыхнула она. — Я ждала тебя две! Вот на что их хватило! Вот цена человеческой любви! Да, не гляди на меня — разве я могу оставаться человеком сама, когда живу здесь с вами, делю с нечистью и пищу, и кров? Нет, я сама уже нечто иное, и мне нет дороги назад, в отчий дом, из которого я лишь случайно вырвалась… Почему ты не сказал, что отец снова вздумал искать меня? — изумилась Марья.
Кощей молчал, глядя на нее каким-то чудным, неясным взором. Словно не желал в чем-то признаваться. Наконец негромко проговорил:
— Разве ты не хотела бы сама вернуться?
Потрясенная Марья даже отступила от него, ненароком сбрасывая руку мужа с плеча.
— Зачем бы мне возвращаться? — подрагивающим от недовольства голосом переспросила она. — Разве мне здесь худо? Плохо со мной обращаются?
— Китежский мальчишка, видно, решил, что плохо, — вынужденно усмехнулся Кощей. — Что за компания здесь тебе: ведьмы да упыри? Ты вынуждена прятаться от жизни в Лихолесье, я не хочу стать тюремщиком.
Она не нашлась с ответом и сникла. Марья нередко задумывалась о родных, но испытывала лишь раздражение: они оставили ее, подумали, что Марья упокоилась в постели из лесного мха и опавшей хвои — и этого им стало довольно. Что они в ней видели — странную неловкую княжну, мечтавшую о свободе и ратном подвиге? Несчастье, темное пятно, которое изгладил случай?
— Прости, сокровище, — мягко проговорил Кощей. Она молча прильнула к плечу, прижала руку к его груди, чувствуя неровное биение сердца. Было оно таким, потому что рука Марьи подрагивала или это магия истачивала в нем человека? Прикрыв глаза, она не нашлась с ответом.
— Я маленькая избалованная княжна, — пробормотала Марья. — Так ты, помнится, говорил? Чего еще ожидать…
— Я не мог и ума приложить, что делать с девицей, свалившейся мне на голову.
Она улыбалась, пока губы не заболели.
— Уши оторву, — беззлобно буркнул Кощей на конюшонка, который отирался рядом и все прекрасно слышал. Тот охнул, подскочил и улепетнул куда-то прочь, к стойлам. Марья мягко улыбнулась, ничуть не расстроенная проказой мужа. Ей тоже не нравилось, когда их подслушивали.
В горнице было шумно. Марья слышала, о чем беспрестанно говорят, и в ней поднималась досада. Она привыкла к тому, что войны боятся — это она слышала от отца, смотревшего на нее бельмом глаза сурово и строго: князь Всеслав едва не погиб от жестокого удара. Но нечисть как будто ожидала боя с нетерпением…
— Они оскорблены за прошлый раз, — объяснил Кощей. — Надеются, удастся отвоевать полосу леса, что за рекой, и, может быть, поле… Не все из них питаются человечьей кровью.
Марья с беспокойством вспомнила бледные щеки Любавы, утратившие яркий, словно бы нарисованный румянец к зиме. Ей редко приходилось думать, что народ Лихолесья голодает.