Не горюй о сердце — я скую другое - страница 9

Кощей ненадолго отступил, тихо смеясь. Угрозы мальчишки заботили его мало, однако весть о княжиче… Верно, его желание вызволить якобы пленницу Марью разнеслось по всем землям — о нем знали не только вороны-соглядатаи, подбиравшиеся к княжескому терему, но и крестьяне Пограничья…

— Почему вода их не берет, Вольга, мне наскучила эта игра! — рявкнул Кощей. — Отвечай, старый прохвост, иначе я отдам тебя в услужение Марьи, она тебя загоняет!

— Кресты у них под рубахами дурно пахнут, — довольно проурчал Вольга. — Живой водою. Это тебе не чародейство их смешных старцев! Бел-Горюч камень отрыли в Китеже, тот, к которому подобрать семь ключей, а из-под него ручей… — детской присказкой перелился голос. — Охраняет он их. И деревяшка необычная, нос мне щекочет, сам погляди…

Волшба Белобога не могла причинить вреда никому в землях Чернобога, однако простенькие амулеты оказались куда разрушительнее, чем самые сильные колдуны, какие пытались штурмовать мосты на Смородине. Вольга осклабился; Кощей кивнул ему.

Рычащие волкодлаки не позволили мальчишкам дернуться. Нетерпеливо Кощей цапнул старшего за рубаху, раздирая косоворотку, добираясь костлявой когтистой рукой до простенького деревянного крестика — разодрал кожу, хватая. Горячая, живая сила куснула ладонь, не позволяя сорвать с мальчишки оберег, и Кощей недовольно взрыкнул, потянул на себя, обжигаясь. Тесемка лопнула, крест затерялся в сухой траве, а он медленно поднял ладонь, на которой вспухал водянистый волдырь ожога.

Ошалевшего мальчишку он толкнул в грудь, заставляя сделать размашистый шаг назад… Смородина лизнула его по ногам, промачивая портки, приникла, точно голодный зверь.

Дикий вопль потряс Пограничье, где-то завопили галки. Пахнуло едким, дерущим горло; мальчишка пошатнулся, упал в воду, окатывая их брызгами. Забился, точно его душили, драли на части. Кощей смотрел, как он горит в воде, распадаясь пеплом, а краем глаза отыскивал в траве деревянный амулет, вымоченный в живой воде. Осталась только одежда, покачивающаяся на воде, остальное рассыпалось.

Указав на оставшихся людей, он махнул было рукой…

— Они не из черни; может, сынки каких дружинников, — придержал его Вольга, наклонившись к самому уху. Мягким, успокаивающим голосом втолковывал: — Подле нашей границы всегда много китежских воинов стоит. Сам подумай, если всех их в Смородину скинем, назавтра не явится к нам целое войско?

— Явится не назавтра, так к концу седьмицы, — стиснув зубы, выговорил Кощей. — Китежский князь стяги собрал, скоро войну начнет.

Взглянул снова на этих ребятишек. Задержался на самом младшем, покачал головой: у проклятых не бывает детей, так что в нем не зародилось ни капли жалости. Коль они могли держать в руках кресала и подпалять ими подлесок, должны были отвечать по-взрослому…

— Выгнать взашей, — решил Кощей. — Пусть возвращаются на свои заставы и расскажут, что Белобог их не защитит. Что стоят его обереги, если их так легко сорвать…

Однако волшебные кресты взволновали его по-настоящему.

Вольга свистнул, и волкодлаки отволокли пленников от реки, к зачарованному мостку. Они упирались, не хотели идти, пораженные незавидной судьбой товарища, и волкам приходилось толкать их в спины. Священный ужас сквозил в глазах, обращенных на реку Смородину, и Кощей с ликованием признал, что так и должны люди глядеть на ее вечное течение.

— Княжич нахален и хвастлив, — выцедил Кощей, возвращаясь к коню. — Все еще думаешь, не нужно осадить его? Раз и навсегда?

— Представь: его небось купают в живой воде, ты и близко к нему не подступишься, — напомнил мудрый Вольга. — Граница не пустит тебя, а если ты и проберешься, останешься бессилен, когда тебе нужнее всего колдовство! Злобой дела не решить, и ты это знаешь!

— У меня есть право злиться на клятый Китеж, и тебе это тоже известно! — круто развернувшись, заявил Кощей. Обвинительно ткнул побратима в грудь; волкодлаки оставили их по приказу Вольги, так что оба они не были стеснены правилами.

Вольга задумчиво перехватил руку, оглядел почерневший ожог от креста и болезненно скривился, точно отголосок этого мучения передался и ему. Красноречиво ухмыляясь, он указал на когтистые ногти, на узловатые выступы синих вен, ярко выделившихся на белой коже.