Не/много магии - страница 15

стр.

– Да потом покажете, запрыгивайте!..

Еще полчаса он шел до своего вагона почти через весь поезд, то и дело останавливаясь в тамбурах и прикладывая ладонь к груди. Сердце все никак не унималось, колотилось, рвалось наружу. Успел-успел! Или нет? Спасся-спасся! Выжил-выжил!

– Выжил, – пробормотал Зимин и хрустнул пальцами. Прижался лбом к грязному холодному стеклу. За окном бежала заснеженная темная равнина в желтых пятнах редких фонарей. Посветлеет часа через три, не раньше… Сердце снова екнуло и затрепыхалось. – Ладно-ладно, – успокаивающе пробормотал Зимин. – Сделаю доброе дело. Помогу кому-нибудь. За чай заплачу вдвое. Завалюсь спать до вечера. Буду тих и приличен. Идет?


В купе оказался всего один сосед, уже проснувшийся. Сидел около столика и со звоном мешал бледный чай в стакане. Близоруко щурился, глядя, как новый попутчик устраивает сумку под сиденье и стягивает пальто. Потом потянул ладонь для пожатия:

– Илья.

– Зимин.

– Так официально?

– Привык, – Зимин пожал плечами. – Меня и пациенты все так зовут…

– Вы врач?

– Не совсем. Головопатолог.

Обычно на такое представление реагировали смехом. Или хотя бы вежливой улыбкой.

Илья же нахмурился и серьезно кивнул. Снова наклонился к чаю, нахохлившийся, как больная ворона.


Вернулся к разговору он ближе к полудню.

– Психиатр, значит? – спросил, будто не было между фразами ста километров пути, позднего рассвета и маленькой станции с гордым названием Юность Комсомольская.

– Психотерапевт, – поправил Зимин и выглянул из-за края газеты.

– Должно быть, в поездках тишину любите? Достали вас разговорами?

– Ну, почему же. Интересная беседа всегда лучше молчания. К тому же, – он поежился. Из приоткрытой двери тянуло сквозняком. Вагон был старый, и через деревянные потрескавшиеся рамы просачивалась снаружи стынь, – я люблю слушать. Иначе давно ушел бы из профессии.

«Ты обещал помочь кому-нибудь», – екнуло в груди.

«Да, помню», – досадливо поморщился Зимин.

– С чужими иногда проще разговаривать, чем со своими. Мне вот совсем не с кем поделиться было, – Илья криво улыбнулся. – Но я это потом понял. Дорога немного проясняет голову. Я ведь сначала обрадовался, что еду один…

– Издалека?

– От самой Москвы. А потом расстроился. Думал, что получится поболтать. Ну, в Нижнем села парочка – хотя они друг другом были заняты, знаете, глубоко так, на все сто процентов от остального мира – и я не стал их беспокоить. В Екатеринбурге сошли. Потом к проводникам зашел… но они уже выпивали, да и вообще, что они поймут? А теперь вот вы.

– Теперь я.

– Хотите грустную историю послушать? Под пиво?

– Лучше под обед. Есть тут вагон-ресторан?


Заказанный из ресторана обед был невкусный: гарнир пресный, недосоленный, мясо жесткое. С другой стороны, горячее лучше сухомятки.

– Итак? – Зимин отложил вилку в сторону, сложил ладони домиком и осторожно оперся на них подбородком. – Я слушаю.

– Жена мне изменяет. – Илья покачал перед лицом сплетенными в замок пальцами. Костяшки побелели. Суставы хрустнули в такт стуку колес. – Я точно знаю. Каждую неделю бегала к нему на свидание. А потоми вовсе сбежала. Теперь возвращать ее еду. И думаю – может, зря?

– С этого места подробнее, – Зимин откинулся к стене, устраиваясь поудобнее.

– Вы понимаете, – Илья подался вперед, расцепил руки, уронил ладони на колени, потом суматошно замахал ими, будто не зная, куда девать. Потянулся к двери и плотно прикрыл ее. – Она… Мы давно уже вместе… В общем, началось это с полгода назад.


В раковине кисла не мытая три дня посуда. Из полуоткрытого шкафа на пол вывалились книги. Журналы валялись на диване, в углу, на полках разноцветными кляксами, один выглядывал из-под кресла. И на всем – толстый слой пыли, как будто здесь не жилая квартира, а заброшенный чердак.

Она кругами бродила по комнате, механически приподнимая длинную юбку, когда приходилось переступать через упавший стул. Стул упал еще утром.

– Может, хватит? – Илья не выдержал, выбрался из-за стола, шагнул к ней и схватил за плечи. Она дернула головой, будто просыпаясь, посмотрела на него удивленно. Вытащила изо рта прядь волос, которую жевала все это время.