Не сдавайся - страница 20

— Я видел, как ты положила деньги в карман. — Натан стоит у двери позади меня. Он не один. С ним его мама, она держит маленькую бутылочку с водой и какие-то таблетки.

Ребекка отталкивает меня, быстро оценивает состояние комнаты и проходит мимо Иеремии, качая головой, как если бы он был непослушным ребенком. Она подходит к моей матери и дает ей воду с таблеткой, чтобы та проглотила. Мама послушно принимает лекарство. Это похоже на игру, в которую они играют. Ребекке приходится каждый день преследовать мою маму, чтобы убедиться, что она лечится. Не знаю, на что ее подсадил сатана, но сегодня надеюсь, что это какой-то транквилизатор. Кажется, она вот-вот взорвется.

— А теперь иди, сестра Хизер. Сегодня ты можешь поспать в лазарете, — говорит Ребекка, выводя мою мать из моего разрушенного дома. Я смотрю, как они уходят, и Ребекка поворачивается, чтобы позвать сына. Маленький стукач все еще приклеен к двери, не желая пропустить ни секунды устроенной им разборки.

В тот момент, когда я шиплю на него, он молча качает головой. Его губы шевелятся, беззвучно произносят «Прости». Возможно, его воспитали жалким маленьким чудовищем, инквизитором, выискивающим малейшие клочки греха, но в нем все еще осталось добро, немного совести, сочувствия. Я ненавижу себя за то, что думаю о нем самое худшее. Сможет ли он хоть раз понять, что именно здесь начал?

— Значит, вы искали деньги? — спрашиваю я, поворачиваясь к Иеремии.

Иеремия кивает, и на его губах мелькает злая улыбка.

— Но это еще не все, что Натан увидит, — шепчет он, медленно приближаясь ко мне, так близко, что я чувствую его дыхание на лице. — Было бы ужасно, если бы он стал свидетелем мерзости. Ни один ребенок его возраста не должен видеть ничего подобного.

Я догадываюсь, что будет дальше. Теперь, когда моя мать и Ребекка ушли, и никто не видит и не слышит, Иеремия может использовать все имеющиеся в его распоряжении рычаги, чтобы добиться от меня того, чего он хочет. Надеюсь, сегодня ему нужны только деньги. Судя по его глазам, он надеется насладиться этим.

Иеремия сжимает кулак, начиная отводить руку назад, а я прижимаю свою руку к его груди, чтобы удержать его на расстоянии вытянутой руки. Это жалкая попытка, ведь его руки намного длиннее моих, и моя попытка защитить себя не будет иметь значения, если он замахнется на меня. Незадолго до того, как он нанесет удар, пытаюсь успокоить его, рассказывая ему, почему я положила деньги в карман, а не в кассу.

— Это для брата Джонатана, — говорю, называя имя церковного бухгалтера. — Не знаю, зачем ему сдача, но он всегда просит меня разбить для него несколько крупных купюр, и я это делаю. Ты же знаешь, я всегда рада помочь. И сделаю все для блага общества.

Он медленно опускает руку, и гнев на его лице сменяется легким раздражением и подозрением. Мое объяснение так легко проверить. С моей стороны было бы глупо лгать ему о чем-то подобном. И самое приятное, что я даже не лгу. Это чистая правда. Брат Джонатан действительно хочет сдачу мелкими купюрами. Я просто не отдаю ему всю мелочь, которую приношу.

— Да, Натан видел, как я откладывала деньги, но это было не для меня... — Я продолжаю умолять, потому что его настроение может мгновенно смениться гневом. Правда, мое объяснение спасет меня от последствий позже, но ничто не защитит меня от синяка под глазом или разбитого носа, если я разозлю его сейчас.

— Понятно, — говорит Иеремия и отворачивается, рассеянно оглядывая разруху в моем доме. — Итак. Я рад узнать, что мой дорогой младший брат просто неправильно истолковал то, что видел. Мне бы очень не хотелось, чтобы моя жена была воровкой.

Его отстраненный тон наполняет меня ужасом.

— А где Дэниел? — тихо спрашиваю я. Что они там задумали?

Иеремия поворачивается ко мне спиной и тянется к двери. На мгновение мне кажется, что он проигнорирует мой вопрос и просто уйдет, но он делает паузу только для драматического эффекта.

— Сегодня вечером у них с отцом серьезный разговор о будущем, — говорит он мне, даже не оглядываясь.

Когда за ним наполовину закрывается дверь, мне хочется кричать. Колени слабеют и трясутся. Они меня больше не держат. Я прислоняюсь к дверному косяку, обнимая себя для успокоения, и позволяю себе соскользнуть на пол. На одно короткое мгновение испытываю искушение опрокинуть керосиновый фонарь и поджечь этот жалкий маленький ад.