Не сотвори себе кумира - страница 18
Иногда он уходил к своему соседу Сене или в другие пыточные, чтобы набраться опыта и поделиться своим Дверь он оставлял умышленно полуоткрытой, и тогда до моего слуха доносились крики истязуемых и знакома мерзкая брань опричников. Оставшись один, я иногда садился на пол, отдыхал несколько минут, чутко прислушиваясь.
Но однажды, едва я опустился на пол, разъяренный следователь, как видно воровски наблюдавший за мной щель между косяком и дверью, вдруг ворвался в камеру подлетел ко мне коршуном и, пнув сапогом, заорал на весь коридор:
– Я тебе дам садиться, контра! Стоять, гад ползучий!
На третью ночь во время допроса в комнату снова зашел дородный Сеня и, подойдя к столу с важностью заявил:
– Вскрывается совершенно новое в делах твоего журналиста. Сегодня я узнал, что Васильев наконец заговорил и признался что твой подопечный Ефимов тоже входил в вредительскую группу и выполнял свою черную роль в редакции.
– да? Вот это уже разговор!- оживился Петро и так важно спросил:- Ну и что же показал бывший второй секретарь райкома и первая контра в районе?
– Показал самое главное – что Кузьмин и он сами работали не в одиночку. У них тут в районе была целая вредительская банда, в которую входило более двух десятков этих подонков вроде Ефимова…
Заявление Сени знаменовало собою поворот от грубых мордобоев к более продуманным провокациям, чего я так или иначе ожидал. Еще до моего отпуска и ареста по району распускались слухи о якобы существовавшей в районе мифической организации и что будто возглавлял ее кто-то из руководителей исполкома. Не многие, разумеется, верили в эту чепуху. Я догадывался нюхом газетчика, что слухи эти распускались теми же работниками райотдела, чтобы создать повод для карательной деятельности. Теперь я воочию убеждался в этом…
В сообщении Сени новым для меня могло быть только то, что Иван Семенович Васильев еще жив и сидит где-то здесь же и его терзают покруче меня, добиваясь ложных, вымученных показаний. Но я знал Васильева хорошо: этот кремень, этот строгий к себе и другим партийный работник не даст сломать себя, не клюнет на провокации и не возьмет на себя несовершенной вины…
– Что ты теперь скажешь, бухаринский холуй, а?- обратился ко мне мой мучитель.- Или опять будешь финтить и отрицать свою вину перед партией Ленина – Сталина?
– Это же липа от начала до конца. Никакой организации и не было и нет это провокация. Я требую очной ставки с Васильевым!..
– Так ты, гадина, еще в провокации нас подозреваешь!- заорал Петр, загоняя меня пинками в спасительный угол, где я был защищен с боков и тыла.
– Очную ставку захотел? А вот этого ты не хочешь?- он хулигански показал себе ниже живота.- Признавайся, пес вонючий, выкладывай все карты! Говори, кто возглавлял антипартийную группу в редакции «Трибуны»?! Кто еще, кроме Арского и Лобова, в нее входил? Свили вам теплое гнездышко, змеи подколодные! Да мы здесь не мух ловим и не пальцем сделаны!
И на этот раз ничего от меня не добившись, Петро тяжело сел, а я продолжал молча стоять, боясь пошевелиться. А провокатор Сеня, сидя на краю табуретки с папиросой в зубах, подначивал:
– А ты бей его, Петро, бей по кишкам, не ошибешься!
– Кишки, видать, у него жирные, непробивные…
– Тогда погрей его валеночком – сразу пузыри пустит…
– Валенок занят: Скуратов им работает, у него рука слабая… Да ничего, я его и без валенка доведу до нормы.
– И то сказать, ученого учить – только портить.
Сеня недовольно раздавил окурок и вышел.
А мой «друг», не спеша докурив «беломорину», повел наступление в ином направлении:
– Признавайся, где план работы вашей преступной троицы?! Теперь ясно, почему ты защищал на партсобрании этих выродков: ты боялся разоблачения. Ворон ворону глаз не выклюет!
Я тоже решил действовать иначе:
– А как, позвольте узнать, ваша фамилия, гражданин следователь?
– Что, жаловаться собрался? Вали, жалуйся! Ковалев моя фамилия! Слыхал? Ковалев! Только из могилы жалобы что-то не доходят!- уверенно добавил он.- В угол! И будешь стоять до полного прояснения своих грязных делишек!
Под утро четвертой ночи онемевшие ноги сами собой подкосились, и я свалился на пол.