Не сотвори себе кумира - страница 46
В камере засмеялись. И действительно, в четком его профиле было нечто похожее на профиль Троцкого, портреты которого до середины двадцатых годов висели рядом с портретами Ленина и Калинина во всех общественных местах. Но мне сделалось как-то не по себе. Стараться пусть даже внешне походить на Троцкого в наше время было легкомысленно и опасно…
– Ну и что же, подправили?
– Побрили и постригли по всей строгости. Пришли ночью без стука и взяли, как есть, в одной гимнастерке и без фуражки. Как я додумался прихватить с вешалки шинель – понятия не имею. «Надолго?»- спрашиваю «Ерунда, небольшое выяснение».
– А на допросе и вам дали напиться?
– Нет, бить не били и о бороде моей ни слова, но заставили подписать обвинение.
– И вы подписали?
– А чего бы не подписать? Про завоевания русских царей говорил, про лишний штат политруков тоже говорил, тут уж не отопрешься. Да и отпираться не в моем характере. А чего ж антимонию разводить, одно и то же каждый день часами долдонить? Зачем, спрашивается, превращать наши беседы в те самые нелепые уроки словесности, какие были в армии царя-батюшки? Разве они не высмеяны в «Поединке» Куприна или в «Цусиме» Новикова-Прибоя?
– Вы понимаете больше положенного, товарищ политрук, оттого и будет вам накладно всю жизнь,- заключил Кудимыч.
– Чепуха! Дойдет мое дело до луганского слесаря Климента Ефремовича, улыбнется товарищ нарком и даст сигнал вернуть меня в часть.
– Блажен, кто верует,- еле слышно сказал Бондарец.
А лущилыцик с фанерного завода Ширяев заметил:
– Наш луганский слесарь и генералов-то не сумел защитить, когда их сотнями и тыщами убирали невесть куда, оголяя армию, а тут о каком-то политруке ему доложат… Ты же сам говорил, что командира вашего полка Евстигнеева тоже арестовали. А где комиссар полка Лозовский, член райкома партии?!
– Да, обоих взяли,- сникнув, подтвердил Фролов.
– А что же твой луганский слесарь за них не вступился? Они все же полком командовали, а не ротой! Фролов ничего не сказал.
Однажды утром, вскоре после раздачи паек и кипятка, дверь камеры с шумом открылась, и внутрь устало шагнул молодой человек лет двадцати пяти, крепкий на вид, с необычайно развитой грудной клеткой. Воротник его русской косоворотки, когда-то белоснежной, был почти оторван и заправлен внутрь, на груди ясно виднелись подозрительные красные пятна.
В утренние часы наша камера давно уже не пополнялась, а тут появился новичок, да в таком виде, как будто его только что подобрала на улице милиция. Камера замерла от неожиданности, и один лишь Кудимыч сразу же оценил происходящее.
– Был бит?- участливо спросил он пришедшего.
– Оставьте покурить, папаша, почти неделю не курил,- вместо ответа сказал парень, с жадностью глядя на дымящийся окурок в пожелтевших пальцах Кудимыча.
Докурив «бычок», он сунулся на свободное место на полу, сладко вытянулся поперек всей камеры и, укрывшись бушлатом, тут же захрапел.
– Укатали сивку крутые горки,- промолвил тихо Ширяев.
Проспав несколько часов и подкрепившись полуостывшей баландой, парень рассказал невеселую повесть о себе.
Год назад он был курсантом Ленинградского мореходного училища. Учился с отличием, а в английском языке и в состязаниях по боксу шел первым среди курса. Прошлой весной пошли они в практическую навигацию вокруг Европы на паруснике «Зега», 3 конце лета не успела «Вега» бросить якоря на рейде Новороссийска, как его затребовал телеграммой замполит училища.
– Что, думаю, за поспешность? Неужели переводят в Тихоокеанский совторгфлот, куда я так просился? Но ведь я же еще мореходки не кончил. Значит, думаю, переводят во Владивосток и на плавание и на довыучку сразу. Простился с корешами, сел радостный на поезд и помчался прямым курсом на север. Явился и прямо с поезда доложил о прибытии по всей форме. В кабинете начальника сидят все наши седые «деды» в белых кителях. Лица строгие, озабоченные…
– У вас, Веснин, есть тетка в Саратове?
– Так точно, тетушка есть.
– А дядька где пребывает?
– Дядьку не помню, но, говорят, проживает где-то границей.
– Как же вы родного дядю не знаете?
– Ни разу не видывал, товарищ начальник.