Не только память - страница 29

Мы поднялись на вершину холма. С семидесятиметровой вышины виден весь Паган. В густеющем к сумеркам воздухе длиннеют тени пагод и пальм, они заполняют кукурузные поля, в деревнях зажигают первые огни, и кажется, что древний город оживает. Солнце прижимается к зубцам гор за рекой — вот-вот свалится за них. Пароход, проползающий по Иравади, может быть чем угодно, например кораблем Чанзитты. Еще несколько секунд солнце покачивается на зубце холма — и пропадает. Ночь. Духи города вылезают из щелей, чтобы проводить нас до гостиницы, а У Шве Тейн идет домой писать письмо об увеличении сметы на консервацию памятников.

Паломники оклеивают листочками золота древнюю статую Махамуни. Под многовековым слоем золота скрылась первоначальная форма рук и ног

На следующий день, проехав километров тридцать от Пагана, мы очутились в самом центре современности, на нефтяных разработках Енанджауна и Чаука. Было это в дни, когда проходила национализация промыслов.

Вышки тянутся на много километров вдоль Иравади, их не меньше, чем храмов в Пагане. И они по-своему красивы и величественны. Уже во времена Пагана бирманцы добывали здесь нефть — для освещения, для обмазки столбов, на которых подняты дома, чтобы меньше досаждали термиты.

И здесь же, когда англичане начали промышленную добычу нефти, складывался рабочий класс Бирмы, проходили первые забастовки, создавались первые профсоюзы. После провозглашения независимости Бирмы сильно пострадавшие во время войны промыслы не были национализированы — они остались в руках английской компании «Би-оу-си» — «Бирма ойл компани». До войны нефти добывалось достаточно, чтобы удовлетворить потребности страны, оставалось кое-что и на экспорт. А потом началось малопонятное — государство выкупило часть акций компании, но на руководящих постах, на всех основных инженерных и технических должностях оставались англичане. И добыча стала заметно падать. К 1963 году Бирме уже приходилось ввозить нефть из-за границы. Что же произошло? Истощились запасы, отвечали английские специалисты, получавшие сказочные оклады — по восьми тысяч джа в месяц. Рабочие получали гроши — меньше сотни. Лечебных учреждений, школ, клубов не хватало. Новая техника не ввозилась. Добыча продолжала падать, специалисты продолжали получать деньги. А раз новых капиталовложений не было, и накладные расходы англичане держали на минимальном уровне — в Великобританию продолжала уплывать прибыль.

И вот 1 января 1963 года бирманское правительство национализировало «Би-оу-си». Уехали домой высокооплачиваемые чиновники и инженеры, вздохнули легче рабочие, развернули свою деятельность профсоюзы, началось строительство новых школ и библиотек.

А что касается добычи нефти, то для выяснения этого вопроса бирманцы пригласили специалистов из Румынии. Те обследовали нефтяные поля — оказалось, положение совсем не так плохо: запасы есть, можно увеличить добычу.

И она увеличивается.

СОСНЫ И ГОРЫ

Еще было жарко. Еще зелень вокруг была вовсе не зеленой, а охристой. Еще воздух был густой и тяжелый. Но мы уже были в горах.

Вдруг Лев остановил машину и сказал:

— Видишь?

— Ничего особенного не вижу.

— Вот что значит иметь ненаблюдательного спутника. Ей-богу, я был о тебе лучшего мнения. Дом видишь?

— Вижу.

— А что рядом с домом?

— Собака.

И я задумался. В собаке было что-то ненастоящее, непривычное.

— Ну конечно. Ты тысячу раз прав. Это настоящая собака!

Настоящая собака посмотрела на нас и оглушительно залаяла. Мы слушали ее откровенный, смелый лай как лучшую музыку. Настоящая собака!

Нет, это совсем не значит, что в Бирме нет собак. Их очень много и даже, пожалуй, больше, чем нужно, чем положено из расчета на душу населения. Собаки везде — на дорогах, в монастырях, у помойных ям. Рыжие, черные, бесцветные, чаще рыжие. Они худы, облезлы, процент инвалидов среди них куда выше, чем среди собак других стран. И, главное, — они все на одно лицо, и на всех мордах — несмываемое выражение тоски, беспомощности, жалости к себе и своим потомкам, — это нищие собаки. А раз они нищие, то этим и определяется их характер. Нищенский. Нет у них чувства собственного достоинства, и лаять они не смеют. Только визжат, когда дерутся ночью у помойки. А кроме того, они почти лишены шерсти, что еще больше подчеркивает их худобу и бедность — облик бирманской собаки позволяет подозревать, что произошла она не от волка, а от существа, куда менее жизнеспособного и вымершего везде, кроме теплых буддистских стран, где все живое находится под молчаливой опекой. Бирманской собаке не надо было бороться за существование, и из этого ничего хорошего не получилось.