Небеса чистого пламени - страница 11
Еще один несомненный плюс старости — философские комментарии можно вставлять к месту и не к месту, и никто ничего тебе не скажет.
— И что ты предлагаешь делать? — продолжил Бредэнс. — Если я сейчас вернусь в отдел, полгода пройдет, пока они хоть что-то найдут и обезвредят. А времени у нас не так много, как я понял.
— Вообще-то, у меня была идея, — признался Алексис, машинально проверив наличие бритвы в кармане. Почувствовав холодную сталь, цирюльник тут же одернул руку — словно бы лезвие было раскаленным.
— Ну-с?
— Он точно будет смотреть на все это.
— Вполне в духе психопата, — пожал плечами Невпопадс.
— А откуда лучший обзор на город?
— С площадки между куполов Собора Осириса, конечно… аааа, — протянул жандарм. — Ааааа…
— У нашей Жандармерии, вроде, были небольшие дирижабли для быстрых операций?
— О да, — Бредэнс потер руки — в глазах у него сверкнуло. — О да…
Грузовой дирижабль свинцово-тяжело висел в небе, напоминая рисунок грозовой тучи — огромный и непропорциональный, слишком тяжелый, чтобы парить в воздухе.
Пилот-капитан, человек во всех смыслах уже матерый, с замученным видом глядел на приборную панель, каждую пару минут сверяясь с часами — словно боясь, что стрелки превратились в аллигаторов. Капитану буквально день назад доложили, что весь выверенный и намеченный до этого маршрут летит в тартарары, потому что анубисатам А́мнибуса, не без поддержки гранд-губернатора, внезапно понадобилось притащить сердце Анубиса сюда, показухи ради — капитан причины не понимал, особо разбираться в этом не хотел, но задним числом обмозговывал два вопроса. Первый, менее насущный, но будоражащий воображение: откуда вдруг взялось в песках Египта сердце бога, когда он вроде как нематериален, и нужны всякие мистерии, «пески Сета» и прочие дребедени, чтобы узреть его, пока ты жив. Второй вопрос был более насущным, но не столь интересным: почему вдруг вояж сердца Анубиса решили начать именно с А́мнибуса, ведь здесь не было храма в честь этого бога, хоть каста городских анубисатов и считалось одной из самых мощных. Здесь над городом, напротив, громоздился Собор Осириса — еще одного лика смерти, но только совсем иного. Ведь если Осирис — это загробная жизнь, возрождение, очищающая вода, дающая право и шанс забыть, то Анубис…
Анубис — это идущая по пятам смерть. По крайней мере, теперь, в новом мире — это игра с черной госпожой, способ познать, постигнуть ее и стать с ней единым целым.
Вопросы эти не то чтобы сильно волновали капитана — так, назойливыми мухами крутились на пустошах сознания. Мужчину более беспокоил третий вопрос — где, Сет побери, этих идиотов черти носят? Они уже на десять минут выбились из графика, а для воздушных перевозок такое остывание от критично, тем более — в столь шумном мегаполисе, тем более — для грузового судна, тем более — для…
Капитан мог еще долго рассуждать на эту тему, но тут раздались инородные шаги — на борт дирижабля поднялся мужчина в красных очках-гоглах, неся в руках ту самую коробку.
Капитан разбудил второго пилота, которого, видимо, вообще не одолевали никакие вопросоы, завел мотор, проверил обычную и магическую тяги — вторя определялась символами на борту корабля, — и громадина дирижабля наконец-то зашевелилась.
— Я то уж думал, что вы забыли про нас, — сказал капитан, увидев, что сзади подходит господин в очках. — Сейчас главное — наверстать десять минут отставания…
Мужчина в очках-гоглах закатал рукава, положил руки на спинки кожаных кресел обоих пилотов и что-то шепнул — двое не успели даже крикнуть, просто словно бы иссохли, слившись с тенью и ставь частью на мгновение явившейся в этот мир смертельной темноты. Вены на руках мужчины вздулись, еще сильнее налившись фиолетовым — сами же руки стали еще тоньше.
Анубисат сел за капитанское кресло, склонившись над приборной панелью — дирижабль стал разворачиваться. Убедившись, что все идет так, как надо, мужчина в очках-гоглах поставил на панель управления коробку с сердцем Анубиса и открыл ее — в мир будто бы хлынула порция настоящей, истинной темноты, отменяющей свет и охлаждающей воздух вокруг. Сердце клубилось этой чернотой, будто дымкой.