Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники, 1963-1966 г.г. - страница 43

Одновременно возникают рассказы совершенно другого рода, такие как «Глубокий поиск», «Поражение», «Испытание СКИБР», «Ночь на Марсе», «Почти такие же». При желании можно и в них докопаться до н.-ф. первоосновы, можно перечислить: кибернетика, космонавтика и т. д. Важнее другое — увидеть, как переосмыслена в них роль фантастического допущения, гипотезы. Гипотеза предстает уже осуществленной. Научная первооснова — глубоко вошедшей в быт человечества. Ее уже не нужно раскрывать и «доказывать», рассказ перестает быть иллюстрацией к ней, иллюстрацией, сконструированной «под тезис» вопреки художественной логике.

Теперь перед нами — фантастическая, растворившаяся в будничной жизни, глубоко, органично и незримо определяющая сам уклад жизни, деталь действительности, а следовательно — психологию и поступки людей.

Подчеркивая эту будничность, Стругацкие намеренно и эпизодично строят рассказ. Вот эпизод из жизни колонии на Марсе, вот рядовое погружение глубоководной субмарины Китовой Охраны, вот одна из сорока семи групп, испытывающих эмбриомеханический зародыш. Эпизоды, по существу, не имеют ни начала, ни конца. Их предыстория, их продолжение угадываются где-то за рамками рассказа, в большом мире фантастических свершений. Стругацкие намеренно отказываются от панорамного осмотра своих владений. Их рассказы — случайно пробитые, узкие окна в ослепительный новый мир. Сжав историю до эпизода, время — до нескольких часов, заключив мир в узких стенах лаборатории или субмарины, фантасты усиливают звучание каждой детали, каждого штриха. Каждая деталь представительствует от лица всего мира.

Воображение Стругацких — необычайное, яркое, точное, реалистическое — превращает фантастические эпизоды в почти достоверные сцены где-то существующей действительности. В рассказах открывается своеобразие их воображения — способность видеть фантастическое в быту, в отдельных сценах, в конкретных локальных ситуациях, столь же ощутимо и пластично, как непосредственно чувственную достоверность.

Из этих эпизодов складывается более широкая, чем в первой книге, более детальная и многообразная панорама будущего. Возникают какие-то устойчивые повторяющиеся признаки будущего, образ героя — человека будущего — уточняется в различных конкретных ситуациях.

Незримо следящий за каждым эпизодом Большой Мир сообщает этим сценам не только какую-то типичность и скрытую в подтексте общность, но и главный признак достоверности — движение.

Движение — уже в самой незавершенности сюжетов, обрывающихся каждый раз словно на пороге главного, того, что свершится завтра. «Господин субмарин-мастер, можно завтра я опять с вами?» — спрашивает Званцева Акико. «Поищем завтра, на обратном пути», — говорит следопыт Опанасенко. «Приходи, — зовет Валя Петров. — Может быть, пригласить Чэня?» — «Нет, — сказал Ермаков, — Чэня еще рано. Сначала сами». Этот обрыв, остановка перед завтрашним днем — внешнее выражение назревающих в мире Стругацких перемен. Еще гремит слава планетных перелетов Быкова, знаменитый Ляхов только что отправился в первую звездную, а в Школе космогации несколько мальчишек, «почти таких же» как остальные, тренируются а восьмикратных перегрузках и штудируют работы по ускорению мезонов на субсветовых скоростях. Они «почти такие же», о в них уже зреет дерзкая мечта о проверке «частных предположений» теории тяготения, утверждающих возможность звездных перелетов за несколько земных месяцев вместо сотен земных лет. «Почти такие же» уже несут в дни Быкова и Ляхова мечту о новом звездоплавании, из них вырастут герои нового времени, которое они сами создают — времени Горбовского и Валькенштейна из «Возвращения».

Так в фантастическом мире намечается движение от будущего настоящего к будущему будущему. С отдалением будущего от настоящего мир этот обретает свою хронологию, свою историю. Покорение Венеры где-то в прошлом у героев новых рассказов. Их время — время обжитого Марса, освоенной Венеры, станций у Юпитера.

Появляются возможность и желание вернуться к старым героям, к их будущему, контуры которого, намеченные в мечтах Краюхина, теперь очерчены уверенно и четко в рассказах. Вернуться, чтобы вскрыть еще неиспользованные сюжетные и проблемные возможности.