Нео-Буратино - страница 21
От Петровской набережной до Миллионной лучше всего было прогуляться пешком. Папалексиев надеялся, что за это время не только успеет проветриться, но и приведет в порядок мысли, успокоит нервы. У него была привычка останавливаться посередине Троицкого моста, подолгу стоять, любоваться грандиозной панорамой, открывавшейся с этой точки. Ему казалось, что он парит над городом, обозревая с высоты петербургские дворы, крыши, шпили и купола, людей, снующих внизу, спешащих по своим делам, важным и не очень, людей талантливых и бездарных, мудрых и легкомысленных, великодушных и низких. В эти минуты Тиллим любил их всех без разбора, даже Гладилова, от которого никогда не видел ничего хорошего. Широта была главным свойством папалексиевской натуры: любить — так всех, ничего не требуя взамен, особенно если на душе спокойно, и если ненавидеть, в минуты уныния, то весь мир, и пусть тогда каждый сполна расплатится с ним за прежние благодеяния.
Миновав мост, Тиллим ощутил новый приступ волнения за Авдотью. Он заторопился, не задерживаясь у бронзового Суворова, свернул на Миллионную. Дом Авдотьи сильно отличался от папалексиевского. Если последний был типичным воплощением эстетических вкусов Серебряного века, то здесь перед ним предстало здание совсем другой эпохи. Это был трехэтажный особняк в классическом стиле, с белоколонным портиком, увенчанным треугольным фронтоном, выкрашенным в бледно-голубой цвет — довольно красивый в своей простоте. «В прежние времена здесь жил какой-нибудь граф!» — подумал Папалексиев, входя в парадное. Впрочем, специфический запах, который сразу напомнил ему собственный подъезд, на время отпугнул мысли о сиятельных особах, и они опять вернулись к Тиллиму, лишь когда он, поднявшись на последний этаж, через незапертую дверь проник в Авдотьину квартиру.
Гость сразу попал в просторную прихожую с мраморным камином, на котором красовались массивные бронзовые часы в стиле ампир. Так много предметов старины Папалексиев видел до этого разве что в музее или в антикварном магазине, куда он, впрочем, заглядывал тоже как в музей, в котором все можно потрогать. Стены прихожей были завешаны старинными картинами в изящных золоченых рамах, изображавшими любовные сценки на фоне пышной природы, изысканными натюрмортами и театральными масками от классических античных до ужасающих образин китайских демонов. Мебель вокруг тоже была старинная, видимо из дорогих сортов дерева. «Ничего себе коммуналочка! Все как в лучших домах!» — восхитился Тиллим. Его внимание приковал мастерски исполненный женский портрет, висевший над камином. Он изображал в полный рост светскую красавицу, одетую по моде XVIII века, в платье с кринолином, в высоком напудренном парике. В руках дама почему-то держала боевой щит, точная копия которого висела тут же, поблизости от картины, а возможно, это был и сам щит, изображенный на полотне. Подобная деталь в портрете дамы казалась Тиллиму совершенно неуместной, но более всего его озадачило поразительное сходство загадочной женщины с Авдотьей, которую он надеялся найти в квартире. На резной раме поблескивала медная табличка с выгравированной надписью: «Портрет актрисы Авдотьи Троеполовой. Неизвестный художник».
Замерев на месте, Папалексиев пожирал глазами чудесное изображение, но этот пир зрения был недолгим, так как из соседней комнаты послышалось жалобное всхлипывание. Войдя туда, Тиллим увидел на диване плачущую Авдотью, уткнувшуюся лицом в подушки. Ощутив острый приступ жалости, он хотел было утешить знакомую, но та, услышав шаги, испуганно подняла голову, и Тиллим увидел у нее на лице следы побоев. Жалость к Авдотье мгновенно смешалась с чувством негодования к ее обидчику:
— Что случилось? Кто посмел поднять на тебя руку?
Авдотья резко отстранилась от незваного гостя и теперь уже зарыдала навзрыд, выкрикивая сквозь слезы:
— Уходи отсюда! Ты обманул меня. Говорил, что любишь, бросался такими словами, а сам… Говорил, что я через тебя прошла, а оказывается, эти слова предназначались другой… Ты надо мной посмеяться хотел!
Папалексиев решительно не понимал ее обвинений.