Нео-Буратино - страница 42

Но чу! Что за звуки? Господь услышал мои молитвы! Кто-то вошел в дом, заскрипели половицы. Кто-то стоит на пороге залы! Спокойнее, нужно обернуться, с достоинством встретить гостя…

— На этом записи обрываются! — торжественно произнесла Авдотья, изрядно уставшая от продолжительной декламации, и взглянула на Папалексиева, пытаясь определить, насколько его заинтересовало содержание только что прочитанного прапрапрабабкиного дневника. Она ожидала бурной реакции, мысленно приготовилась ответить на любые вопросы.

— Все это враки и сказки! Если верить твоей прабабке, то все эти… Как их? — Он запнулся, вспоминая мудреное слово. — Катаклизмы! Так вот, если ей верить, то все катаклизмы в истории происходят из-за женщин. Этого не может быть.

Авдотья, побледнев от обиды и смущения, не могла вымолвить ни слова. Она уже раскаивалась, что доверила чтение прабабкиных записей Тиллиму. Надеясь встретить в нем понимание и сочувствие, она натолкнулась на черствый скептицизм. Ей было досадно, что первый же человек, которого она посчитала достойным заглянуть в глубокий колодец семейной, а может быть, и вселенской тайны, просто взял и… плюнул туда. Прошло несколько минут тишины, и Авдотья заговорила:

— И все-таки это правда, а то, что ты ей не веришь, — неудивительно. В наше циничное время трудно представить даже женщинам, а мужчинам — тем более, какая гигантская сила заключена в настоящей любви, но раньше об этом знали. Еще Данте писал о любви, «что движет солнце и светила», и может быть, моя бабка была способна именно на такие чувства. Ты же писатель и, как творческий человек, должен это понимать.

Авдотья, вдохновившись от собственных слов, могла бы еще продолжать речь в защиту высоких порывов и семейной чести, но Папалексиев, бесцеремонно перебив ее, выпалил с неподражаемой легкостью:

— А личность, ориентирующаяся только на наслаждения, стремится к полной дискредитации всех норм и ценностей, поскольку она является той необузданностью эгоистического своеволия…

Эта тирада казалась Папалексиеву очень сильной, и, хотя наш герой смутно представлял, о каких «дискредитации» и «своеволии» и о какой загадочной «той» идет речь, он все же применял некогда заученную наизусть цитату, произвольно вырванную им, скорее всего, из философских рассуждений Бяни, в качестве убийственного аргумента при каждом споре. До сих пор этот трюк проходил на ура, а сейчас, понимая, что имеет дело с дамой просвещенной и, главное, от природы неглупой, Тиллим решил, не дожидаясь реакции, продолжить атаку в свойственной ему манере:

— Что касается бабки, то тетка просто сбрендила. Точно! Да она свихнулась еще до написания своей летописи… Вот эта рукопись, — он ткнул в письмена пальцем, — это же бред сумасшедшего, вернее, сумасшедшей старухи. Она здесь утверждает, что все безобразия из-за женщин, все беды… Обольщайтесь! Развешивайте уши, изучайте ее писанину, верьте каждому слову! А как же последние войны? Тоже из-за баб? А в других странах? А революции и национально-освободительные движения против колонизаторов? Это что — тоже дело рук твоих родственниц? А где доказательства, неопровержимые факты? Да если это правда, то вас всех — будьте любезны! — И резким движением провел по шее. — Хором, но одной, чтобы никому неповадно было, без суда и следствия… Навзничь! По порядку!!! Пожалуйте-ка в братскую, нет, в сестринскую могилу…

Выпустив заряд негодования, Папалексиев как ни в чем не бывало в дружественном тоне обратился к Авдотье:

— Ты бы сразу сказала, что она сумасшедшая, а то я битый час слушаю сказки безумной бабки. И вообще, всем известно, что во Франции самые красивые женщины в мире, и никто не поверит, что на Москву французы ломанулись из-за какой-то русской актриски… Я пас, я устал.

Авдотью охватила печаль беспросветная. Папалексиев грубо оскорбил ее. Ей все меньше хотелось видеть подле себя этого чужого человека, не способного оценить доверия.

— Это моя сокровенная тайна, о которой никто бы никогда не узнал, если бы я не повстречала тебя. Прежде я никому не рассказывала… Если бы ты мог представить, как дорого мне приходится платить за бабкину страстность.