Необходимей сердца - страница 8

Настасья Ивановна промолчала в ответ, спрятавшись в свои думы. Присутствие этого человека, переполненного жизненной энергией, несмотря на свои немолодые годы, и долгий разговор, выжали из нее остатки сил и вызвали прилив боли к затылку — и та тянула голову назад.

Сосед мрачно вышел, и после него комната стала меньше.

Когтистая тишина боли схватила за горло Настасью Ивановну, и она несколько минут не в силах была сдвинуться с места.

«Черт Иваныч», — подумала она про соседа, когда боль отпустила ее.

Лежать она не могла, нужно было чем-то отвлечься — неосознанно понимала она и села штопать кофту. Это была самая любимая вещь Настасьи Ивановны: чуть уходило лето — и мать пряталась в ее родное тепло. Мучаясь, она вдела нитку в лилипутское ушко иголки и вскоре с сожалением отложила работу в сторону — глаза сдались, да и непослушным пальцам трудно было удерживать иглу в повиновении.

Она достала старую папку, развязала ее. Туда собирала она прежде, когда глаза еще видели хорошо, заметки из газет, где сообщалось, что спустя много лет после войны находились те, кто погиб или считался без вести пропавшим. Этих сообщений у нее было шесть, и она помнила их наизусть. Мать их потрогала осторожно, словно боясь, что от грубого прикосновения могут исчезнуть эти желтые вырезки.

Она повернула выключатель, и свет мгновенно исчез, словно был живой и хотел отдохнуть. Глаза благодарно смотрели во влажную темноту.

И ей приснился летний лес с веселыми полянами и веселым солнечным светом. Она шла с сыном по высоченной траве, и крепкие головки ромашек стучали в их колени. Словно тысячи будильников звенели вокруг кузнечики. Потоки ветра нежно ласкали волосы Вани. Неожиданно ребенок увидел яркую бабочку с широкими крыльями и погнался за ней, вытянув свою прохладную ладошку из материнской руки. Бабочка села на свечу иван-чая, дожидаясь его, и сын осторожно и счастливо снял ее тонкими пальцами и помчался обратно.

— Мама, мама, смотри, какую я волшебную бабочку поймал, — задыхаясь от бега и волненья, кричал он.

— Ты молодец, только давай ее отпустим, она же поддалась тебе, — мать погладила его вспотевший лоб.

— Давай отпустим, — сразу согласился сын и развел пальцы.

Проснувшись, мать не могла вспомнить, был ли в жизни такой случай. Как часто память оказывается спасательным кругом, удерживающим нас на волнах жизни.

Она лежала не шевелясь — боялась спугнуть остатки сна. И долго думала, к чему этот сон, и решила, что к письму.

Она тихо встала, но пружины скрипнули, и звук этот был сродни зубной боли. Мысль ее бродила по развалинам сна, надеясь отыскать новые воспоминания. Мать задержалась у окна, тупо смотрящего в ночь, и упорно глядела в черноту, словно от ее желания мог пробудиться рассвет. Она долго сидела, уговаривая боль в ногах перестать ее мучить. Но та жила по своим безжалостным правилам. Мать не заметила, как заснула, сидя на диване, и очнулась, почувствовав, как углубилась и сгустилась вокруг тишина.

Спала улица, уставшая за день от миллионов шагов. Склонив головы в знак согласия с какими-то своими мыслями, стояли фонари. Мимо них крадучись, спотыкаясь о тени, входил в комнату слабый лунный свет. Такая тишина стала ей родной, и мать свыклась с ней за долгие часы ночного бдения. Полнозвучным был височный пульс, она слышала, как стучит поток крови. Вдруг комнату заполнил грубый удар уставшего сердца, и она первое мгновение не поверила, что этот мощный звук принадлежит ее отживающему сердцу. Это сила ее ожидания посылала кровь до самых глубин плоти. Удары росли и росли из недр ее впалой грудной клетки, упорно не подчиняясь давящему влиянию времени, и мать радовалась, чуя эти весомые, верные ей звуки. Они опадали, и навстречу им спешили новые — и эти новые в таинственной глуши плоти подгоняли очередные, и родник звуков укреплял мать. И она лежа слушала сердце, как чувствовала когда-то в дальней дали времени первые святые движения сына в мягком чреве. И новая жизнь, поднимавшаяся тогда из сокровенной сердцевины тела, очищала ее мысли и кровь, когда она возвращалась из своего огромного материнского мира в тот, который принято считать единственно реальным из бесконечного числа существующих вокруг миров.