Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - страница 10

Наконец, наступает и день, когда нам приходится отправляться дальше. Едем мы на трехтонном грузовике ЗИС-5, одном из царствовавших тогда на всех автомобильных трассах Дальстроя. Мы с трудом помещаемся в его тесном кузове, сидим на дне, вытянув ноги и прислонясь спинами к стенкам. Сверху нас защищает фанерная коробка, или так называемый каркас, — ящик, устроенный над кузовом. Он не имеет задней стенки, никаких окошек или отверстий впереди и по сторонам, а также никакого отопления.

Вся задняя часть кузова занята багажом едущих. Им заложены и боковые части большого заднего отверстия, чем частично заменена отсутствующая стенка. Между чемоданами и багажными тюками оставлен только узкий проход, позволяющий с трудом проползать на коленях.

Это окошко сзади и отверстие величиной с ладонь в передней стенке нашего вагона левее кабины грузовика позволяет мне, сидящему у левой стенки, изредка бросать тоскливые взгляды вперед или назад. Снаружи, за фанерной стенкой нашего собачье-человеческого ящика, было до 40 градусов мороза. Немногим меньше, должно быть было и в нашем помещении, согреваемом только дыханием двенадцати или четырнадцати человек. Но нам не было холодно, потому что мы были сравнительно тепло одеты: в ватных брюках и телогрейках, в овчинных нагольных полушубках, в таких же шапках и рукавицах и в валенках, которыми нас снабдили в Магадане.

Вероятно, немалую роль играло и то, что машина все время шла, трясла нас на ухабах и не оставляла нас в неподвижности. Кроме того грела, должно быть, и молодая еще тогда кровь. Мне теперь трудно объяснить, почему же нам, и мне в частности, почти совсем не было холодно, несмотря на то что мороз был немаленький, отопления не было никакого, одежда наша была лишь относительно теплой, и за весь наш путь, продолжавшийся больше суток, мы лишь 2 или 3 раза останавливались в трассовских столовых, чтобы подкрепиться там горячей пищей.

Путешествие наше в Усть-Утиную длилось долго. Больше суток потребовалось, чтобы преодолеть эти 550 километров. Долго тянулась ночь на заснеженной белой дороге, и, помню, мне все время вспоминалось «Белое безмолвие» Джека Лондона и, собственно, не содержание повести, а только название ее, и притом оно каждый раз как-то выплывало в памяти и каждый раз с ошибкой — «Белое молчание», а не Безмолвие, и каждый раз я себя поправлял. Мне вспоминался Север по описаниям Джека Лондона, унылые пейзажи, которые я видел теперь воочию. Чахлая растительность, изуродованные ветрами мелкие лиственницы на громадных водораздельных пространствах Дедушкиной Лысины (название перевала на 230-м км основной трассы, где ранее находился поселок дорожников Поворотный, федеральная дорога М56. — Ред.) и других — невеселые картины.

Я коротал эту длинную ночь без сна, смотрел и смотрел на зимние северные пейзажи. Помню остановки на заправочных станциях, где стояли грузовики с работающими моторами. Нередко на таких станциях наблюдались устройства для заправки радиаторов горячей водой. Здесь стояли машины с неработающими выключенными моторами. К каждому месту стоянки автомашины была подведена труба, подающая горячую воду для того, чтобы легко можно было завести двигатели на морозе.

Настроение у меня было невеселое, потому что все время помнилось о продолжительном сроке, который отделял нас от ближайшей возможности вернуться домой. Мы не знали еще, что этот срок в действительности растянется почти во много раз, окажется таким бесконечно длинным и отнимет если не всю жизнь, то все лучшие ее годы.

Потом морозная зимняя ночь уступила место такому же морозному утру и дню. Стало светлее, и можно было уже смотреть не только в переднее узенькое отверстие, где ночью подсвечивали фары, выхватывавшие участки леса на обочинах дороги, но и в заднее окно между чемоданами, где обзор был шире и лучше. Ехать все еще оставалось далеко.

Но все на свете имеет конец. Дождались и мы конца этой длинной поездки. День склонялся к вечеру. Наступили вечерние сумерки, когда наш ЗИС-5 остановился перед двухэтажным деревянным домом из неоштукатуренных бревен, потемневших от времени, в небольшом таежном поселке, стоявшем на берегу Колымы.