Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов - страница 23
Управление кое-что сделало со своей стороны для организации партии. Прислали на Бутугычаг еще до моего приезда двух подготовленных на курсах коллекторов Алексея Никоновича Парфенюка и Владимира Ивановича Орловского. Оба они были демобилизованные красноармейцы, участники недавних Хасанских боев.
Прорабом назначили работавшего пока здесь на россыпной разведке прораба Виктора Степановича Рощина, но оказалось, что он уезжает весной в отпуск, а в управлении этого не учли. Пришлось его заменить другим человеком из местных работников.
Геолог. На Колыме с 1951 г. Участник Второй Колымской экспедиции под руководством В. А. Цареградского. Работал главным геологом Северного ГПУ Дальстроя. Репрессирован. Уехал с Колымы в 1940 г. Работал главным геологом треста «Главзолото». Награжден орденами Ленина, Трудового Красного Знамени.
Брат порекомендовал на это место Александра Ивановича Чащина, которого я и зачислил в партию. Когда вернулся из отпуска В. С. Рощин, он смеялся, что все равно в лесу остались, рощу заменив чащей.
Поселок на Бутугычаге был тогда совсем еще маленький. Большую часть построек составляли бараки, построенные еще партией Флерова и потом разведчиками, когда там хозяйничал Израиль Ефимович Драбкин с Марией Сергеевной Венчуговой.
Брат жил в приземистой избушке, построенной для парикмахерской, но занятой сначала Петром Емельяновичем Станкевичем и уступленной им Воле.
Геологическое бюро, в котором мы занимались, помещалось в большой палатке, стоящей посреди поселка. В мае, когда мы в ней сидели, там не было холодно, за исключением дождливых ненастных дней, а зимой я в ней не бывал.
Поселок располагался в верхней части узкой долины ручья Блуждающего, круто поднимающегося в среднем течении, где ручей пересекает контактовую зону гранитного массива, становящуюся пологой вверху, где она пролегает по контакту гранитов и роговиков. Русло ручья прижимается к правому крутому склону, сложенному роговиками, тогда как левый гранитный склон поднимается относительно полого, оставляя у своего подножья, еще более полого опускающуюся к ручью террасу. На ней и ютился поселок, состоявший из полутора-двух десятков бараков таежного типа, образующих единственную короткую улицу (улочку). Слева, в верхней части поселка, располагался склад, и против него ютился магазин или лавочка.
За ручьем, против поселка, стояла маленькая электростанция, служившая только для освещения поселка, и баня.
На нижней околице стояла деревянная арка — единственное украшение поселения, увенчанная выцветшим на солнце транспарантом с надписью «Добро пожаловать». Ниже арки позднее построили клуб, который казался нам большим и хорошим, хотя таким и не был.
Еще ниже на половине дороги между поселком и устьем ручья — там, где кончается крутой спуск и долина значительно расширяется, и появляются кусты кедрового стланика и редкие тонкие лиственницы, которых нет ни в поселке, ни вблизи него, находилась конбаза.
Дорога протягивалась, извиваясь то по левому, то по правому берегу ручья, часто прижимаясь к правому склону, подножье которого украшают большие гранитные глыбы. Редкие кусты стелющегося стланика были разбросаны и здесь, выше конбазы.
В долине ручья Террасового, в который впадает Блуждающий, меньше чем в километре ниже устья последнего и в 9–10 км от поселка была устроена временная посадочная площадка, принимавшая маленькие самолеты (У-2), которые почему-то называли тогда кукурузниками. Работники рудника называли эту площадку не иначе, как нашим аэродромом и очень гордились тем, что у них есть аэродром. Гордились, впрочем, не зря, потому что в годы, когда еще не было дороги, а рудник уже работал (1938–1939 гг.), единственным путем сообщения в летнее время мог быть только воздушный путь. Мне пришлось быть свидетелем работы аэродрома в последний год его существования. В дни, когда я работал вблизи аэродрома, я видел с сопок, как заходили на посадку, садились там и взлетали маленькие юркие У-2 или По-2. В следующем году дорога уже протянулась до рудника, и воздушным путем перестали пользоваться.