Неправильный рыцарь - страница 12

Лучше бы этого не было! Лучше бы ему, Эгберту, навсегда отшибло память! Лучше бы он вообще не заезжал в этот треклятый, распроклятый город! Лучше бы Галахад во время турнира споткнулся…. Нет, нет! При одной мысли о том, что его любимый, драгоценный конь мог получить хоть малейшее увечье в мирное время, рыцаря бросило в дрожь. Лучше бы он его, своего хозяина, Эгберта Филиппа, сиятельного барона Бельвердэйского, выбросил из седла!

Он еще долго (о-очень долго) угрызался воспоминаниями и предавался самобичеванию. Несчастный рыцарь ощущал себя полководцем, случайно одержавшим совершенно ненужную победу и получивший награду, на которую отнюдь не претендовал.

…Внезапно в мозгу Эгберта что-то щелкнуло, и он (наконец-то!) вспомнил, отчего его поведение накануне, мягко говоря, не отличалось сдержанностью. Причина была проста, как все гениальное. Воспитанный на высоких идеалах рыцарских романов и плохо, то есть, совсем не ориентировавшийся в придворной жизни, Эгберт полагал, что прекрасная Марта непременно узнает о недостойном поведении жениха. И — разумеется! конечно! всенепременно! а как же иначе?! — откажется от сомнительной чести стать его женой.

Ах, Эгберт, Эгберт… Святая простота! Графине доложили обо всем на следующее же утро. И рыцарь-недотепа узнал сие, что называется, из первых уст.

Ведя в поводу коня, рыцарь (вид у него был изрядно пожеванный и лишенный даже намека на величие, баронское достоинство и прирожденный аристократизм) вышел из трактира и — нос к носу столкнулся с одной из юных шлюх, в чьем обществе он так мило проводил время накануне. Эгберт покраснел, выпрямился, словно проглотил железный прут и величественным, как ему казалось, мановением руки попытался отстранить назойливую девку.

— Ах, красавчик! такой маленький, та-акой ми-иленький, ух-х, и съела бы тебя! — прощебетала она слегка осипшим голосом. — А уж какой ре-езвый, сла-адкий, как хорошо умеет… Я госпоже графине так и сказала: пра-авильный выбор! Ей-богу, не пожалеете!

Округлые, густо унизанные дорогими украшениями ручки девицы, ее пухлая, бело-розовая грудь (соски двумя спелыми ягодами нахально торчали из корсажа) и многочисленные прорехи на тяжелой атласной юбке (до вчерашней ночи их явно не было), призывно открывающие нежное белое тело и без того действовали на Эгберта как-то неправильно. Ну, не может, не должен благородный рыцарь, герой и крестоносец, осененный благосклонностью Прекрасной Дамы, добившийся ее руки, не может и не должен такой человек проводить время со… (тьфу, ты! пакость какая! даже произнести противно!) шлюхами. Пусть даже и очень красивыми, и более привлекательными, нежели вышеупомянутая Прекрасная Дама. Нехорошо это, не по-рыцарски.

Правда, его друзья и соратники на подобные умозаключения плевать хотели и — что уж греха таить! — время от времени плевали. Они неистово поклонялись своим неповторимым, избранным Дамам, проводили дни у их ног, боясь хоть ненароком коснуться руки Прекраснейшей (о, блаженство!), периодически совершали более-менее громкие подвиги (или то, что они под этим словом разумели) в Их честь и при этом — спокойно тискали служанок, зазевавшихся монашек, трактирщиц и, конечно же, шлюх. Благородные господа шли, таким образом, одновременно по двум дорогам, что несмотря на некоторые неудобства, их вполне устраивало. Они называли это — отделять зерна от плевел. Особо набожные при случае вспоминали библейское: «Отдай богу богово, а кесарю кесарево».

Но у Эгберта Филиппа, барона Бельвердейского и несчастного жениха, от слов девицы потемнело в глазах. А та прилипла к нему, будто намертво: вертелась и так, и эдак, норовя задеть рыцаря то грудью, то бедром, то обнимала полными руками и чуть не наваливалась на него всем телом, горячим и пышным, вызывая у Эгберта (к его величайшему стыду) вполне естественную реакцию организма, и все что-то говорила, говорила, говорила…

Ох, лучше бы она молчала! Ибо то, что поведала Эгберту сия раба любви, не лезло ни в какие ворота. Такое не встречалось ни в одном рыцарском романе — ни в прославленном, ни в малоизвестном. Прекрасная Марта, графиня у’Ксус-Вини, новоиспеченная Прекрасная Дама и его (бр-р-р!) невеста, сама наняла шлюх для Непременной Разгульной Ночи. Оказывается, ее живо интересовали мужские способности нареченного. «И теперь госпожа графиня очень довольна. Да-да! Она щедро, прям по-королевски, отблагодарила меня. Вот — видите?» Девица поболтала перед носом Эгберта пухлой ручкой, и золотой браслет, витой, со множеством крепящихся к нему монет и колечек, отозвался нежным звоном и шелестом.