Неправильный рыцарь - страница 14

Мне воевать охота!

Врагов я убью без счета —

Поганых язычников и колдунов.

Не вырваться им

Из моих оков!

И все это — в честь Прекрасной,

С кожей атласной!

— продолжал заливаться соловьем менестрель. Сладкоголосый Ауриэль — лучший из лучших, вольный поэт и певец. Он, как никто другой, умел извлечь из лютни столь дивные звуки — то радующие и веселящие сердца, то исторгающие слезы и горестные рыдания.

Рядом с ним стоял благородный Эрлих. Держа под уздцы коня, своего верного Ланселота, он не сводил глаз с узких зарешеченных окон.

Ветерок то и дело пытался растрепать роскошные пепельные волосы рыцаря, тяжелой волной падающие на плечи, отчего тот хмурился и задирал верхнюю губу.

Мне воевать охота!

Врагов я убью без счета…

Голубые глаза — два кусочка льда на фоне полуденного неба, яркого и безоблачного — безотрывно следили за мелькавшей в окне тенью.

Он, Эрлих-Эдерлих-Эрбенгардт, барон фон Труайльд, сир Фондерляйский, сеньор Буагенвиллейский, бессменный кавалер Ордена Алмазной Крошки, в общем, Истинный Рыцарь Без Сучка и Задоринки, готов был простоять здесь, под этими окнами, до ночи, до утра, до конца своих дней — лишь бы дождаться ответа. Он, Неустрашимый Победитель, был повержен, разбит и побежден.

Голуби на карнизе томно ворковали, менестрель продолжал честно отрабатывать обещанное, цветы благоухали, и солнце светило без меры.

Для благородного Эрлиха шел уже третий час пребывания здесь, но упорство всегда отличало рыцаря — и в стычках с врагами, и в общении с дамами. Чаще всего именно оно и приносило столь желанную, столь долгожданную победу. Так вышло и на этот раз. Ажурные серебряные ставни распахнулись, и к ногам Эрлиха упала роза. Белая и благоуханная. Явный знак благоволения. «О, Имбергильда…»

Сердце Эрлиха защемило от нежности. Рыцарь улыбнулся и, прикрыв глаза, судорожно вздохнул. СВЕРШИЛОСЬ!

«Роман о заклятых

любовниках»,

глава шестьдесят

шестая

Глава пятая

Остаток дня прошёл как-то совсем невесело. Простое, на первый взгляд, абсолютно пустяковое дело — отвести Галахада на замковую конюшню отняло у Эгберта немало времени. Ему постоянно кто-то мешал.

Слухи о ночных «подвигах» господина барона расползлись по всему городу, и каждый встречный рыцарь так и норовил (разумеется, от избытка восторга) пожать «могучую длань» Эгберта и дружески (то бишь изо всех сил) треснуть по спине. А потом — пригласить «испить кубок-другой хмельного за счёт нашего благородного и не-под-ража-аемого героя». Очевидно, разделить оплату услуг трактирщика пополам — означало смертельно оскорбить господина барона — «этого мужественного (хо-хо!) и славного человека».

«Ну, давай же, соглашайся! Дав-ва-ай! Ч-черти бы тебя драли!» — явственно читалось на физиономии очередного поздравителя. Как и следующее затем не менее явственное разочарование: еле-еле, но всё же удавалось отбивать эти атаки. С мужчиной, как известно, разговор прост и короток: «благодарю вас, сир», «никак не могу, сир» и наконец (уф-ф-ф! слава те, Господи!) — «прощайте, сир!»

Дамы… охо-хо-хонюшки… дамы, к сожалению, отнимали у Эгберта гораздо больше времени. С дамами ему приходилось туго. Если рыцари — все, без исключения — одобряли поступки господина барона, то прекрасный пол (увы!) не отличался подобным единодушием. Дамы разделились на три группы. Первые дружно восхищались Настоящим («не то, что некоторые!») мужчиной и жаждали познакомиться… м-мм… ну, в общем, немножечко («ах!») поближе. Вторые — резко осуждали его поведение («грех, грех, грех! тьфу! тьфу! тьфу! изыди, нечистый!»), чем к своему изумлению и негодованию привлекали к персоне Эгберта ещё более пристальное внимание. Третьи (ох, уж эти третьи!) вели себя не столь прямолинейно. Они тоже громко возмущались «ужасным, бесстыдным и вопиюще безнравственным поведением господина барона», но при этом… При этом украдкой подмигивали ему, строили глазки, посылали ему воздушные поцелуи и махали крошечными кружевными платочками. А наиболее дерзкие (пользуясь сутолокой и теснотой) с хихиканьем щипали его. Разумеется, тоже исподтишка.