Неправильный рыцарь - страница 17

Скрипнули петли, и дверь во внутренние покои медленно, будто нехотя, отворилась. Дрожащие, сгорающие от любопытства, они тихо, по одной, предводительствуемые чрезвычайно довольным трактирщиком, заструились вниз по лестнице — помещение для мужских сборищ находилось в подвале. И, наконец, вот она — цель! Потертая линялая шторка — розовый бархат, девизы, сердечки. За ней — небольшое отверстие в каменной кладке. Совсем небольшое. Словно кто-то нарочно (и весьма предусмотрительно) забыл положить сюда камень.

Раскрасневшись, дамы отпихивали и отталкивали друг дружку: каждая стремилась прильнуть к заветному окошку дыре и пользоваться им единолично. Кто шепотом, кто вполголоса, а кто и в полный голос, они с замиранием сердца, закатыванием глаз и закусыванием губ сладко ужасались творящемуся «ах, так близко, ах! а-ах-х!» страшному непотребству. Впрочем, они зря церемонились: за стеной стоял такой шум, что находящиеся там вряд ли слышали их вздохи.

…Эгберт вспомнил все — и содрогнулся. Господи, боже мой, неужели это и в самом деле был он? Куда они в ту ночь подевались — все эти необыкновенные, несравненные и ни с чем не сравнимые, достоинства его предков? Под какую лавку спрятались? в какой угол залезли? каким ковром прикрылись? А может, острый соус, будто насквозь прожигающий желудок и кишки, вместе с порцией доброго вина ливнем обрушился вглубь организма, и от такой встряски тело Эгбрта (всего на одну ночь) лишилось души?

Все славное, доброе и замечательное вдруг будто… испарилось. Все, что досталось Эгберту в наследство, все те качества, что передали ему близкие — утонченные манеры его тетушки, высоконравственная, хрустальная чистота души его бабушки, сдержанное мужское благородство его дедушки.

О, стыд, о позор! До пятого… нет, десятого… нет-нет! — аж до двадцать седьмого колена! Вот тебе и благородный рыцарь, вот тебе и «крошка Ланселот», как частенько, посмеиваясь, называл его покойный дед. Эгберт заскрежетал зубами. Гудение внутри головы усилилось, горячие капли вновь обожгли темя.

Рыцарь знал, что другой на его месте лишь посмеялся бы таким воспоминаниям, махнул рукой и — назло всем еще раз (а то и неднократно) повторил свои «подвиги». Другой, но не Эгберт. Как ни пытался он, как ни силился забыть (отчего несчастная, многострадальная голова гудела еще больше, кусок железа или острый коготь — впивался еще яростнее, а струя кипятка становилась еще сильнее) — забыть ну ник-ка-ак не получалось. Мысли о собственном несовершенстве, словно угрюмые стражи, не покидали Эгберта. Поодаль, у обочины дороги, небольшая компания могильщиков хоронила очередного прохожего. Несчастный зазевался на пышную кавалькаду и — ай-яй-яай! — угодил прямиком под копыта. Процесс погребения сопровождался шутками-прибаутками и громким жизнерадостным смехом. Работа шла слаженно и споро. Еще бы! Это был уже тридцать пятый (а, может, тридцать седьмой? или — о, радость! о счастье! тридцать девятый?) по счету покойник, погребенный ими за последние семь дней.

Ежегодный турнир, как правило, длился две, если не все три недели. В случае особого, невероятного везения — когда время проведения боев и сопутствующих им развлечений совпадало с каким-нибудь праздником (мирским ли, духовным ли — все едино), то и целый месяц.

Сколько людей за это время погибнет, будучи задавлено в толпе любопытных, затоптано копытами рыцарских коней, сколько не выдержит чрезмерно обильного угощения, упьется скверным вином, свалится бездыханным, до смерти исплясавшись на хрустящей свежей соломе, которой ежедневно посыпают дощатые полы в трактирах, сколько людей будет зарезано в пьяных потасовках, во время ночных попоек, илипросто — на спор. Да мало ли что еще! В общем, копать — не перекопать. Кр-ра-сота-а-а… Месяц, всего месяц кропотливого, тяжкого, поистине каторжного (уф-фф!) труда, а за ним — целый год отличной жизни. Сытой и безмятежной: родственники несчастных платили за погребение золотом. Либо полновесным серебром. Его держали как раз на такой случай — «на черный день».

Поговаривали, что иные члены Гильдии Упокоителей (или же, как они сами себя величали — Братство Вечного Покоя) не брезгуют и презренной медью, а то и вещами покойных — разумеется, если они богаты и роскошны, но вряд ли это было правдой. Скорей всего — то были слухи, гнусная клевета, поклеп, нарочно распространяемые многочисленными завистниками этих набожных, трудолюбивых и во всех отношениях достойных людей.