Неправильный рыцарь - страница 20

«Ценное время отнимает, а ничего не предлагает. Сколько уж мы тут зазря толчемся? И без толку, все, все без толку! — мысленно негодовал сир Моритус. — Лишает моих ребят их же кровных. Клянусь святым Януарием!»

— Да нет у меня никакого трупа, — наконец, произнес господин барон. — Нет и никогда не было.

Лица его слушателей разом вытянулись, погрустнели и (ох!) поскучнели.

— Кхе-кхе! — нехорошим голосом сказал сир Моритус. — Кха-кха! М-да-а! Ухгм!

— Я хотел всего лишь просить вас, господа, вывезти меня — понимаете, меня?! — в качестве трупа.

— Не возьмем греха на душу! Вот как бог свят! — дружно отшатнулись могильщики. — Ни за какие коврижки то исть! И не просите, Ваше сиятельство! Не-е-эт! Себе — ох! — дороже!

— Дурачье, — с растяжечкой произнес главарь… то есть главный. — Господин барон — не какой-то там подлый самоубивец. Господин барон — он ведь хитрый и умный. Да, Ваше Сиятельство?! Господин барон, он ведь не мечтает о нашей погибели. Конечно же, нет! Он ее просто готовит! — усмехнулся пышноусый предводитель могильщиков. — Господин барон просто-напросто решил поразвлечься. И невесту свою поразвлечь — таким вот образом. Всего-то и навсего. А что? А ничего! Умно, очень то исть умно. Заба-авно!

Да не на тех напали, Ваше Сиятельство! Дураков и простаков среди нас и сроду-то не водилось! — подбоченился сир Моритус. — Пошли, ребята!

И вся банда… то есть братство послушно-покорно отправилось следом.

Эгберт с нарастающим удивлением, даже изумлением, следил за ними. Напряженные спины, ссутуленные плечи, опущенные головы. «Как с эшафота… Словно их только что помиловали, а они в это еще до конца не поверили. Хм…»

— И что ж я такого сказал? — пожимая плечами, обратился он к дубу, слышавшему и (наверняка, как пить дать!) слушавшему их беседу. От начала и до конца. Весь он — от узловатых корней до последнего зеленого листика на вершине — излучал какое-то грозное, какое-то мрачное, какое-то нешуточное самодовольство. «Ну, просто вылитый сир Моритус!»

— Чево сказал, чево сказал, — скороговоркой ответило дерево. Для его необъятных размеров — даже не в три, а во все тридцать три обхвата, голос оказался больно уж тонким и писклявым.

— Чево сказал… Ох! Он еще спрашивает! Ох, смерть моя! Охо-хох! Как головы безвинным то исть людям морочить, так эт пожалста! А как отвечать за проступки за свои, так сразу: «Чево я сказал? Чево я сказал?!» Чево не нада, тово и сказал!

«Нет, до чего ж все-таки противный голос у этого великана. На редкость, ну просто на изумление противный!» — Эгберт поморщился и покрутил головой: казалось, чья-то дрожащая рука ковыряет в его ухе — и очень настырно! — тупой, ржавой иголкой. «Заколдованное дерево! Ох и угораздило ж меня с этим чертовым турниром — теперь вот и деревья со мной разговаривают. Если так и дальше пойдет…»

Но что же такого страшного или просто неприятного может произойти, он додумать не успел. С левой стороны дерева раздались стоны, вздохи-охи и полуразборчивое сетованье. И вскоре перед изумленным рыцарем появился старичок — высокий и весь какой-то перекрученный. И тощий, господи, до чего же тощий! Казалось, его удерживали на поверхности бренной земли, не давая вознестись навстречу ангельским объятьям, лишь непомерно большие деревянные башмаки с металлическим подбоем. Не менее старые, чем хозяин.

Явившись перед рыцарем, он сперва смачно высморкался, вытер корявые, узловатые руки о штаны, зачем-то их понюхал, скривился и пригладил пять седых волосин, старательно зачесанных набок и лишь после этого, наконец, поклонился. «Неглуп, но простофиля, — отметил старичок, едва глянув на Эгберта. — Небось, еще про благородство не забыл. Про уважение к старости, жалость и сострадание — и к ближнему своему, и к дальнему, ну и прочие тренди-бренди. Это хорошо, очень хорошо-оо! Даже преотли-ичненько!»

Эгберт, как обычно, не подозревал дурного. И страшно обрадовался: во-первых, убедившись в своей нормальности; во-вторых, тому что неприятный голос принадлежал такому, в общем-то, милому старичку. Ну, прям-таки милейшему.

На одной из нижних веток заливалась нарядная, сине-зеленая, пичужка. Время от времени, ее песню подхватывали и другие, незримые, надежно спрятавшиеся от людских глаз. Радостный хор гремел, славя день, солнце и свою полную непричастность к делам этих сомнительных двуногих тварей. От которых — спаси и помилуй! — следует держаться подальше. Как можно дальше!