Неправильный рыцарь - страница 21
— Ох и ох, охо-хох! Ваше…охх!…сиятельство, не гневайтеся на дурня старова! Правда правдашняя — она, ить, завсегда аки полынь. Иль настойка на мухах навозных: от геморрою весьма хорошо и от ран каких, да-а. Увидишь эту пакость — и уж тебя блевать потянуло, брр! А зато польза-то, польза-то какая. Ух, ты-ии, что за польза! И не передать!
— И как же ты тут оказался? — улыбнулся рыцарь.
— А я это… ну, эт самое… ну, до ветру я пошел. И очень оно вовремя. Нашему главному, да под горячую руку… у-ух! — Он крепко зажмурился и помотал головой. — Лучше и не попадайся! А нето живо упокоит. Собственно-ручищно! Правда, задарма. — В голосе старичка зазвучали хвастливые нотки. — Для своих, грит, мне ничо не жалко. Ох, отец наш родной! Ох, благоде-ети-иль! Ох, ох-х…охо-хох!
«Бедняга, — подумал Эгберт, наблюдая, как старичок в очередной раз поддернул ветхие грязные штаны, так и норовящие свалиться с его мослов. — Нашел, чем хвастаться.»
— И что, вот так сразу б и упокоил? — с жалостью спросил Эгберт. — Без суда и следствия?
— Ну да! — удивился старичок. — А чево еще нада-то? Сир Моритус — он тибе и суд, он тибе и это…
Он запнулся и умоляюще посмотрел на благородного господина, явно никогда не путающегося в словах.
— …следствие, — подсказал рыцарь.
— Ага, ага! Оно самое! — обрадовался старичок. — Хотя, может, и не оно. Может, и не тронул бы. Какой с меня-то спрос? — хитро прищурился он. — Я ж так это, на подхвате. «Подай-принеси» — иначе и не зовут уж. Забыли (охх!) нормальное имя-то, — пригорюнился он и, без всякого перехода, заявил: — Обидели Вы ребят, Ваше сиятельство. Поманили их, стал быть, этой вот… ну, как ее там… ага! грядущей радостью. О! Чистой вот и светлой. Взыграли их души и сердца. Ох, как я говорю-то! Ох, уж и говорю-уу! Чисто наш святой отец! — с гордостью перебил себя старичок, подбоченившись, отчего его кривая фигура перекосилась теперь уже в другую сторону.
«Он же сейчас упадет! Довосхищается! — испугался Эгберт, глядя на все ниже кренящуюся к земле фигуру, и пододвинулся, готовясь в любой момент воспрепятствовать падению. Его благородные, чистосердечные ожидания были обмануты: оратор вовсе и не думал падать.
— Да уж… взыграли. Ох, и взыграли-то, иийх! — произнес старичок, и на лице его появилось мечтательное, елейное выражение. — А что? Сорвать куш — эт дело благое и богоугодное. Как есть богоугодное, да-а! Вы их этова лишили.
— Ну-у… — задумался Эгберт. — Получается, что — да. Лишил.
— Стал быть, ввели во грех, — буравя взглядом господина барона, с назиданием, произнес старичок. — Нехор-рошо-оо! Сказано ведь: «а кто введет во искушение малых сих…» Ну и так далее…сами, в обчем, знаете. Нехорошо, — повторил он и пожевал высохшими губами. — Надо бы службу заказать, молитвы там всякие. Опять же святому Януарию пожертвовать чево — это уж, как пить дать!
— Ага, — согласился Эгберт, еще не до конца понимая, куда тот клонит. — Непременно.
— За Ваш счет, Ваше сиятельство, — ухмыльнулся старичок. — Беспременно за Ваш счет. Ваш грех — Вам оно и платить.
— Мне-е-э?!
— Ва-а-ам!
Ни проницательность, ни откровенное пройдошество — увы, не числились в списке достоинств господина барона. Первую он еще не нажил, а второго у него отродясь не было. Сострадания же и чувства вины, напротив, в избытке. Поэтому рыцарю ничего не оставалось, как вздохнуть и раскошеливаться. Его замечательный, украшенный шелком и речным жечугом, кисет (чудо рукоделия) на этот раз опустел аж на треть. «Плохо им там, что ли, неуютно, — хмуро думал господин барон, наблюдая за тем, как и новенькие, и потертые золотые монеты переходят к другому хозяину. — Так и норовят, так и норовят наружу выбраться. Любыми путями, черт меня задери!»
— Райские блинчики! — напоследок умилился старичок, и монеты исчезли в складках его длинного, заношенного до дыр, плаща. С молниеносной скоростью исчезли. Как по волшебству! — Ах, господин барон, господи-ин баро-он! Видите, как приятно творить добро. Как упоительна стезя добродетели. Как сладко быть справедливым, — назидательным тоном произнес он. — Я вижу ангелов небесных, которые подталкивают Вас…