Неправильный рыцарь - страница 41

И с досады шарахнула его кулаком в грудь. Доспехи отозвались жалобным звоном, и в самом центре панциря образовалась глубокая вмятина.

Эгберт молчал. Выражение его лица, как у большинства влюбленных, было на редкость глупым, если не сказать — идиотским. Любовь, как трактирный вышибала, саданула его под дых своим могучим кулаком и вмиг отбила благоразумие, здравый смысл и чувство реальности. Да оно и к лучшему! Зачем влюбленному эти ненужные, обременительные пустяки? Дышать стало трудно, дышать стало невозможно. Слезы навернулись ему на глаза, а язык потяжелел. Так что выразить свои чувства словами не было никакой возможности. «Она может изрубить меня на куски, сварить на медленном огне и скормить своему дракону, — пронеслось в голове у рыцаря. — Плевать! Смерть ради нее — невиданное счастье! Любовь и кр-р-ро-овь! А-а-а!»

Маленькими смерчиками кружились в мозгу Эгберта воспаленные мысли. Ему самому приходилось выслушивать нечто подобное от друзей или случайных собутыльников в придорожном трактире. Роняя скупую мужскую слезу в бесчисленные чарки с вином, страдальцы — кто истерично, а кто и вполне задушевно — несли горячечный, высокопарный бред. А сколько звучало упреков в адрес Прекрасных, но Та-аки-иих (ик-к!) Жестоких! Он же в ответ всякий раз от души смеялся. Хлопая несчастного по плечу и прерывая его душеизверженье, Эгберт предлагал вместо вина налегать на жаркое. Некоторых рыцарю и впрямь удалось отговорить от смертоубийства. Про себя он посмеивался: эта зараза не про меня! Все охи-вздохи казались рассудительному, прагматичному Эгберту сущей глупостью, а также — ахинеей, галиматьей, бредом сивой кобылы, вселенской дурью и чушью собачьей. Любовь? Страдания? Да тьф-у-у! Плюнуть и растереть. Чтобы он? Да из-за какой-то дамы? Да по своей воле? Да никогда! Слышите, вы?! Ни-ког-да-а-аа!

…Златовласая красавица в последний раз, что есть силы, тряханула Эгберта (отчего его взгляд стал еще туманней, а улыбка — шире и глупей) и в раздражении швырнула на землю.

Рыцарь лежал на траве и с восхищением смотрел на девичьи ноги. Они были та-а-акие дли-инные… Ему казалось, что они уходят далеко ввысь и кончаются где-то под облаками. Он готов был умереть у этих (ах, таких… ооо! великолепных, соблазнительных!) ног. «Взгляд ее дивных глаз поражал рыцарей на расстоянии». Глаза Мелинды — большие, серые, постоянно меняющие цвет и опушенные густыми черными ресницами были и впрямь хороши. Но вряд ли они могли конкурировать с ее же ногами. Все-таки Эгберт был настоящим мужчиной, а не картинкой из рыцарского романа. Не сводя глаз с этих изумительных, бесподобных, ну, просто по-тря-са-ющих конечностей, он хотел лишь одного — умереть у их подножия. И пусть мир катится в тартарары вместе с его (бр-р-р!) невестой.

Эгберт давно потерял надежду встретить даму, которую можно было бы заключить в объятья без опасения сломать ей ребра. И вдруг… О, радость! О, счастье! Нет, это слишком хорошо, чтоб оказаться правдой. Рыцарь вздохнул. Лучше б он ее не встречал. Никогда. Потому как шансов понравиться такой красавице у него, наверняка, не было. Эгберт задумчиво потер переносицу, встал и поплелся дальше.

Междуглавие

— Кичатся, разводят ахи-охи, из каждого пустяка готовы создать… как это назвается? Тьфу ты, пропасть, забыл! Мудреное что-то, мудреное… Ну, да как же это?! А-аа, ага! Вот: «Проблему и Преци…Прицо… Тьфу, дьявольское словечко! Наверняка, языческое — кто еще, кроме этих поганцев, мог бы придумать такое, что и не выговоришь?! Что ж за слово-то?!

Эрлих нахмурил лоб и глубоко задумался. Увы, увы! — делал он это не всегда по собственному желанию. «Во всем нужны сноровка, уменье, тренировка.» Увы, бедный, бедный Эрлих! Он крайне редко (если не сказать — почти никогда) не размышлял. Ни о сиюминутном, ни о вечном. Никогда и ни о чем. И в том нет ничего странного и удивительного.

Истинный Рыцарь не нуждается в размышлениях и, в отличие от святых отшельников, попросту не имеет времени на подобные…м-мм…излишества. Ну, в самом деле: зачем, скажите на милость, благородному рыцарю и сэру такие непрактичные, малопригодные в обычной, повседневной жизни качества как то — гибкость ума, эрудиция, или вот еще — абстрактное мышление. Ну и всякое-прочее, тоже более-менее ненужное.