Непрекрасная Элена - страница 40
Лоло захлопала ресницами, замычала, извиваясь… и опознала меня.
– Молчи, – приказываю шепотом. – Постарайся. Молчи и дыши.
Она молчит и дышит. Это больше, чем я надеялась получить сразу, с первых слов.
– Убираю руку. Молчи и не падай!
Кивает. Глаза на пол-лица, слезы ручьями… Вся дрожит, зубы стучат – аж щелкают. Ощупываю её карманы и советую прикусить платок. Слушается. При этом замечает скальпель у меня в руке, затем пятна на своих руках, на халате… Икает, непослушными руками зажимает себе рот. Надо же, ее не вырвало. И крика нет. Молодец. Может, она не полная дура? Мари бы не дружила с дурой.
– Лоло, слушай. Ты не виновата. Тебя одурманили. У них злой план, давний и серьёзный. Хотят уничтожить твоего отца, поняла? Наверняка, в деле Юргены. Скажи о них отцу, обязательно. Только ему. Сейчас снимаем халат. Не можешь помочь, хотя бы не мешай. Старайся запомнить то, что я говорю. Позже повторишь, и ничего иного не вздумай рассказывать. Никому не поможешь, правда пока что не годна и не нужна, к ней нет доказательств. Значит, будем лепить годную для всех полуправду. Вот начало. Вечером ты прибежала в приемный, умоляла меня подежурить вместо тебя. Спросят, когда именно. На закате. Что дальше… – Я села рядом с Лоло и устало ссутулилась. Проследила, как она упрямо жует платок, чтобы не кричать и не стучать зубами. – Дальше так. Я сразу согласилась. Больше ты ничего толком не знаешь. Вот важное: ты пошла домой, но захотела увидеть, где водятся светляки, задержалась в парке. Поняла? Кивни… Ты не дежурила здесь. Не была здесь ни минуты. В парке ты простудилась, туман холодный. Утром нагони жар и лежи, не вставай. Это важно. Поняла?
– А-аа, – Лоло подавилась платком, сплюнула ткань, растерла слезы по щекам, задышала часто, со стонами. – Д-да, но…
– Вот ключи, которыми я закрыла вечером приемное. Скажешь, я отдала тебе связку, – я показала ключи, положила на столик. – Ты сейчас…
Двое идут по дорожке к дверям больницы!
Пульс взвился до сотни. Они далеко, но у меня и обычно-то слух хорош, а сейчас – вообще нечто, весь город чую! И еще: я ждала пакости. Юргены не могли оставлять простор для случайностей… или мне чудятся враги за каждым кустом?
Я метнулась в коридор и потащила следом Лоло. Открыла ту самую дверь, которая позволила мне попасть в стационар. Сегодня она – главная в моей жизни. Последний раз смотрю в темный коридор. Такой спокойный… Трясу головой, гоню сомнения. Уже справилась. За шиворот волоку Лоло через порог, шепотом велю ей отсидеться, собраться с силами и ползти вдоль внешней стены коридора, никуда не сворачивая, к приемному покою. Приказываю: добраться домой, незаметно и тихо! И обязательно, строго обязательно, запереть за собой дверь приемного. Что еще? Что не учла?
Я вздрогнула, втиснула ключи в руку Лоло – они выпали, и тогда я бросила их дурехе за пазуху, сорвав со связки нужный. Осталось отодвинуть Лоло поглубже в коридор, запереть дверь и подсунуть ключ под эту самую дверь. И надеяться, что у Лоло хватит ума найти ключ и забрать с собой.
Шептать указания не могу, шаги скрипят уже перед самым крыльцом.
Я метнулась в палату, рывком натянула запачканный халат Лоло, нащупала скальпель и вымазала пальцы в крови. Рухнула на край кровати, обернулась к Матвею. Последний раз вижу его. Так больно. Вдобавок он – улыбался. Наверное, в последний миг из-за потери крови ему стало не больно. Впервые за много дней стало не больно… И он тихо уснул. Хочу так думать. Хочу и буду.
Если бы сейчас я могла умереть и тем вернуть Мая-Матвея, моего лучшего друга… я бы умерла. Но нигде в мире нет торга, допускающего возврат жизни в обмен на любую, сколь угодно огромную, ценность.
Это я убила Матвея. Не своими руками, но так даже хуже. Сутки назад я получила угрозу и ничего не сделала. Даже всерьез думать над ней не стала! Решила, пока Ларкс вне города, ничего не случится. Не поверила, что слова подонка так скоро обретут жуткое… эхо.
Пульс бешеный, воздуха не хватает. Юргены безнаказанно убивают в моем городе! Я бессильна остановить их. Вижу только один способ обезопасить Мари и дедушку. Ненадежный – но, хотя бы такой, он еще есть: Юргены упустили из вида коренное отличие нашего города от их родного.