Неразгаданная - страница 40

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась я и удивилась, услышав свой голос совершенно со стороны.

— Такие вопросы, — отец растягивал слова и нервно улыбаясь, покусывал губы, — задавать не принято. Каждый сам знает, как он. Другого это не должно касаться, это интимные подробности каждого.

— Ну, ведь с тобой же, наверное, можно спрашивать все, что угодно… Ты ведь мой отец.

— Да, к сожалению это или к счастью, но я являюсь таковым… Ритуль, я испытываю такое чувство вины перед тобой…

— Не стоит говорить на такие темы, мы любим друг друга, но мы, как бы это сказать…

— Мы идем каждый своей дорогой, и знаешь, что я тебе скажу? Это дорога избранных. Потому, что мы не просто идем. Мы оставляем следы на дороге!

— Жаль только, что следы эти кровавые.

— Нет, не жаль, поэтому нас и помнят, что следы остаются надолго…

— Мы делаем гадости людям…

— И человечество боготворит нас за это. Ты думаешь, меня не терзали угрызения сварливой бабы-совести по поводу этих мальчишек? Так вот я подумал и понял, если б не у меня, то у кого угодно другого они будут брать траву, пусть не столь качественную, но покупать будут. Им это важно, они пишут под этим, так они полнее ощущают жизнь, так они острее чувствуют… Так вот пусть лучше у меня, раз на этом можно сделать какую-то сумму денег, правда?

Я смотрела на него, и контуры его дрожали и расслаивались, спадали оболочка за оболочкой.

— Слушай, они не возьмут меня, верь, я справлюсь, я еще повоюю!!! — вдруг закричал папик.

— Кто “они”? — до странного спокойно звучал мой голос.

— Бесы.

— Они уже взяли тебя, ты уже принадлежишь только им.

— Нет, я, я, — в глазах отца появились слезы и образ сильного, щедрого папочки окончательно рухнул в моих глазах. Передо мной сидел беспомощный, одинокий до сумасшествия, старик с испуганным выражением лица, а я гладила его по лысеющей голове непослушными пальцами и приговаривала.

— Ничего, они уйдут, мы прогоним их, мы станем хорошими, но потом. Верно?

Он кивал и плакал, плакал и кивал.

— Но ведь у тебя не было другого выбора, не мог ты заняться чем-либо другим, тебе надо было срочно возвращать долг Арабу, — утешала я его совесть.

— Была б у меня альтернатива, я бы все равно так же жил бы!!! Мне нравится то, чем я занимаюсь! Я делаю музыку!!! Без меня никто из них не написал бы того, что написал…

Я смотрела на отца и никак не могла понять, он действительно не понимает всей грязи своего бизнеса, или просто пытается внушить себе, да и мне, что он прав.

— Я, я победил бесов, я не сдался, я продолжаю записывать альбомы, я, сильный!!!

По моим щекам тоже катились слезы. Я теперь все поняла, не помощник мне этот бедный съеденный финансовыми передрягами человек… Я буду должна сама попробовать на вкус каждую прожилку, каждую клеточку нашего хаотичного мира, чтобы потом разложить его на полочки и обрести, наконец, ясность и истинные ценности. И мне стало очень страшно от осознания длины этого пути, который придется пройти в одиночку. И мне стало жалко себя от этого…”

Рита продолжала работать на отца.

— Никогда, — папик близко склонился над девочкой и пристально глядя ей в глаза, голосом Кашпировского повторял, — ты слышишь, никогда не кури с теми, кому поставляешь товар. Присутствуй на тусовках, пей дешевую бодяжную водку, кури “Ватру”, но ни в коем случае не товар, ты понимаешь меня?

— Почему это?

— Они не должны знать, что ты тоже, как они. Ты должна считаться особенной, тебя должны уважать!!!

Риту постоянно отучивали видеть в ребятах друзей, она должна была держаться спокойнее, быть какой угодно, пусть даже стервой в их глазах, но никак не “своей в доску”. Но девочка любила мальчишек. За свободу мысли, за оригинальность, за яркость. Она наблюдала за ними, всегда смеялась их шуткам, восхищалась новыми вещами. Отцу это явно не нравилось. А Рите не нравилось другое: при всех своих дружеских чувствах к музыкантам, она при этом продолжала приносить им товар, радуя, но каждый раз подставляя под опасность. Сама Рита курила редко, только с отцом, таблетки пробовала один раз, и тут же поставила себе на них табу, потому как сделалось страшно плохо. В школе никто и не подозревал о занятиях Риты, все считали ее странной, малость чокнутой девочкой, которая никогда не остается после уроков потрепаться с одноклассниками, потому, что ей надо на работу.