Несколько месяцев — целая жизнь - страница 8
— У него нет специальности, — продолжал возмущаться отец. — Это, наконец, обыкновеннейшее разгильдяйство. Есть же курсы, вечерние школы, всяческие льготы.
— У него четверо детей и два морга земли.
— Так что же?
— Кто-то должен возделывать землю.
— У него жена, дети, и ты сам сказал, что только два морга, значит…
— У кого четверо детей, тому и дома работы хватает. Пани Лесневская, ничего не скажешь, сложа рук не сидит. Вкалывает вовсю.
— Вкалывает, говоришь, но это работа для простофиль. Если бы от меня зависело, я запретил бы крестьянам работать по совместительству в промышленности. Они нигде не работают хорошо. Ни у себя, ни на заводе. Теперь важны образование, технические знания, квалификация, желание продвинуться. А это, извини, какая-то кустарщина, как при царе Горохе. Такие нам только мешают.
Из этого разговора Петрек запомнил, что пан Лесневский живет не так, как следовало бы, но запамятовал, в чем это «не так», собственно, заключалось. Между тем пан Лесневский внушал Петреку уважение — он умел разобрать и снова собрать двигатель мопеда, насос, электрический утюг и множество других вещей, умел класть печи, смолить крышу, не говоря уже о том, что превосходно плавал. Он проныривал котлован от берега до берега, возил на спине младшего сына, заплывал дальше силача Ромуальда, который (как гласила местная легенда), отбывая срочную службу, участвовал в настоящих состязаниях и даже (согласно той же легенде) завоевал первое место в заплыве на сто метров вольным стилем.
Пан Лесневский почему-то не жаловал Петрека и однажды заметил:
— Чего он тут постоянно торчит? Такие важные персоны могли бы отправлять парнишку в Крыницу и не сажать каждый год деду на шею.
Особенно язвительно прозвучала это Крыница, словно не название курорта, а что-то очень обидное: Кррыница…
И теперь пан Лесневский покрикивал на Петрека:
— Не ломай ветки! Ветка годами растет, а ты тяп-ляп — и сломал. Если не умеешь, слезай с дерева, сами управимся.
Наконец, черешня была собрана, две большие корзины, килограмм тридцать, по мнению пани Лесневской, отборная, ягодка к ягодке, такой сорт в цене, а пани Михалина, разумеется, не обидит, с ней можно иметь дело.
Сделав изящный пируэт, Эля бросила гостям, что отправилась бы на котлованы. До вечера она свободна, одной не разрешают, а с ними наверняка отпустят. Она только отпросится у мамы и может идти.
— Братья должны остаться дома, — сообщила она, возвратясь и пробуя педаль носком туфли. С самого начала было ясно, что поедет на велосипеде Эля, а Мариан, Славек и Петрек пойдут пешком. Она завладела велосипедом, словно это было в порядке вещей. — Мамочка не велела мне плавать.
Лишь отправляясь в прерванное путешествие на котлованы, Петрек вспомнил о Муцеке, но того нигде не было. Тщетно звал и свистел, пес растаял как дым. Это показалось странным — ведь всякий год с момента появления Петрека Муцек не отходил от него ни на шаг.
Петрек почувствовал себя виноватым — предал друга, забыл о собаке, охваченный нелепым желанием еще раз взглянуть на Элю. Ну и взглянул, чтобы убедиться, что ничего в ней нет особенного, похожа на Ельку, которую недолюбливал. А пока занимался этими наблюдениями, пропал Муцек, возможно навсегда.
— Я с вами не пойду.
— Ты что? Почему?
— Должен найти Муцека.
— Муцек давно уже дома. Есть чем огорчаться! Не ломайся, пошли.
Петрек поддался уговорам, что можно пренебречь поисками. Как-никак, он собирался на котлованы, когда черт дернул заглянуть к Лесневским. В такую жару стоит искупаться.
Велосипед уже лежал на берегу, а Эля плескалась с девчонками на мелководье. Разбрызгивая воду, они пронзительно визжали и кричали.
— Я рядом с девчонками не купаюсь, — заявил Славек. — Вы как хотите, а я не купаюсь.
— Я тоже.
— И я, — поддержал их не сразу Мариан, которому явно хотелось улечься поближе к велосипеду.
У берега было очень глубоко. Глубина ощущалась всем телом, холодила, и вода тут была словно бы гуще и темнее, чем в других местах. Лишь сделав несколько сильных рывков, пловец выбирался на простор, прогретый солнцем, светлый и благодатный.