Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции - страница 34

.

И самое страшное в том, что из предмета поклонения идол неизбежно становится единственным критерием нравственных обязанностей. Идолопоклонники по природе своей мечтатели. И коли идол для них тождествен идеалу, то, нетрудно себе представить, сколько зла в период «исторической хляби» принесли русскому обществу эти интеллигентские мечтания. М. И. Цветаева не зря заметила, что откровенные властолюбцы менее страшны государству, нежели мечтатели. Да, «революции делаются Бальмонтами, а держатся Брюсовыми» [140].

Попробуем разобраться в нарисованном портрете более детально.

Н. А. Бердяев замечает, что «русская интеллигенция всегда стремилась выработать в себе тоталитарное, целостное миросозерцание, в котором правда-истина будет соединена с правдой-спра-ведливостью» [141]. Причина все та же: отщепенство интеллигенции, сознание того, что она не нужна власти и полная внутренняя убежденность, что Россия без нее пропадет. Такая взаимонеприемлемая раздвоенность сознания диктовала свое, чисто интеллигентское вuдение окружающей действительности, в нем все было взаимосвязано и не оставалось места для сомнений и додумок. Такая целостность в глазах интеллигенции была гарантией истинности. Именно отсюда и проистекают максимализм интеллигенции, ее абсолютная нетерпимость к инакомыслию. Надо ли говорить, что именно тоталитарное миросозерцание сводилось у русской интеллигенции к погоне за миражами и абсолютами.

Максимализм русского человека, его тягу к Абсолютному Н. А. Бердяев связывал с глубинной, подчас неосознаваемой его религиозностью. Это, конечно, так, ибо поклонение Абсолютному, без деформации сознания человека, может быть только религиозным. Но коли само миросозерцание русского человека тоталитарно, то он невольно как к Абсолютному относится и к продуктам человеческого разума, его сознание так устроено, что он внутренне всегда готов воспринять их как Абсолютную истину. Поэтому религиозное поклонение в России всегда органично сочеталось с идолопоклонством.

Нравственной базой одного из популярных у интеллигенции второй половины XIX века «социалистического миража» оказался невероятный сплав веры и атеизма как абсолютной веры. Русская душа, склонная к абсолюту во всем, не могла смириться с тем, что Господь допускает массу несправедливостей в реальной земной жизни. Раз так, то божеская жизнь не во всем правильна, значит, влияние Бога не во всем абсолютно. Абсолютным тогда можно провозгласить атеизм, допускающий самим влиять на жизнь так, чтобы сделать ее более справедливой, более божеской. Допустив такое, русская радикальная интеллигенция душой приняла возможность, а главное допустимость насильственного передела жизни. Это было фундаментальным нравственным преступлением перед верой. Совершив его, русские радикалы стали спорить уже по частным вопросам, касающимся средств такого передела.

Одним из первых истинный ужас за будущность России без Бога испытал Ф. М. Достоевский. Его «Бесы» – это вопль русского писателя, его заклинание: люди, не давайте воли гордыне! Гордыня – это без Бога! А без Бога – все дозволено! В этом – беспросветность. В этом – конец! Достоевский подобную будущность России не столько даже понял умом, сколько прочувствовал душой, сколько провидел сквозь время [142].

Приведу классический образчик чисто интеллигентского вuдения «светлого будущего». Великий русский кристаллограф Е. С. Федоров, захваченный революционным бунтарством 1905 г. и даже вознесенный его волной на выборный пост директора Петербургского Горного института, публикует в двух номерах практически недоступного для широкой публики ведомственного журнала (и на том спасибо) философско-методологическое эссе «Перфекцио-низм». В нем он обосновал так называемый «закон перфекционизма», т.е. более общее выражение закона эволюции Ч. Дарвина. Он как ученый-естественник понимал, что «в лоб» эволюционную тео-рию к развитию общества не пристегнешь. А очень хотелось, ибо она содержала все желанные для русского интеллигента факторы эволюции общественного развития: борьбу и выживаемость более совершенных форм.