Неведомое - страница 20

стр.

Благодаря одной работе, занимавшей меня тогда в Риме, я мог аккуратно проверить день и даже час, в которые происходило это явление. Оказалось, что именно в тот самый день мой маленький кузен, болевший воспалением брюшины, впал в агонию с шести часов утра и скончался в 12 часов; перед смертью он несколько раз выражал желание повидаться с тетей Бертой, то есть с моей матерью.

Надо заметить, что ни в одном из многочисленных писем, получаемых нами из Парижа, никто не обмолвился ни единым словом о болезни моего кузена. Все знали, что моя мать имеет особую привязанность к этому ребенку и что она непременно вернулась бы в Париж при малейшем его недомогании. Нам даже не телеграфировали о его смерти. Прибавлю еще, что когда в Париже шесть часов, часы в Риме показывают семь из-за разницы во времени этих местностей, и что именно в этот момент моя мать и имела это видение".

Явление, произошедшее с г-жой Блок, принадлежит к такому же порядку, как и оба предыдущих. В тот час, когда ее племянник терял сознание всего земного, он горячо помышлял о той, которую любил как мать и которая со своей стороны любила его не меньше сына родного. Психическая сила умирающего проявилась даже в соответствии с характером четырнадцатилетнего мальчика; тот действительно мог сказать, смеясь при этом: "Ну да, я умер!"

Можно все отрицать сплеча. Но что докажет такое отрицание? Не лучше ли быть откровенным и сознаться, что это в самом деле удивительные совпадения, хотя и необъяснимые при настоящем уровне наших познаний. Гипотеза о беспричинной галлюцинации, право, уж чересчур несерьезна.

Не станем, однако, терять слова даром. Будем доискиваться.


IV. М. В. Керков писал мне в феврале 1889 года: "25 августа 1874 года я находился в Техасе, в Соединенных Штатах, и после обеда, во время солнечного заката, курил трубку в столовой нижнего этажа, с видом на море. Направо от меня помещалась дверь, обращенная на северо-восток.

Вдруг в проеме двери я отчетливо увидел своего старого дедушку. Я находился в полусознательном состоянии благодушного покоя, как человек с хорошим аппетитом, сытно пообедавший. При виде деда я не испытал ни малейшего удивления. В сущности, я жил в этот момент чисто растительной жизнью и ни о чем не помышлял. Однако у меня промелькнуло в голове следующее соображение: "Странно, как лучи заходящего солнца окрашивают все предметы золотом и пурпуром, забираются во все складки одежды и в морщины на лице моего деда".

Действительно, солнце садилось совсем багровым и бросало сноп лучей по диагонали сквозь дверь столовой. У дедушки было добродушное выражение лица, он улыбался, казался счастливым. Вдруг он исчез вместе с солнцем, и я очнулся, как от сна, с убеждением, что мне являлось видение. Шесть недель спустя мне сообщили письмом, что дедушка умер в ночь с 25 на 26 августа между часом и двумя пополуночи. Как известно, между Бельгией, где он умер, и Техасом, моим местопребыванием, существует разница в долготе на пять с половиной часов — как раз получается время солнечного заката, около семи часов».


Можно возразить, что тут была простая иллюзия, вызванная лучами заходящего солнца. Это маловероятно, так как г. Керков прекрасно видел своего дедушку. Надо обратить внимание главным образом на эти совпадения с датами смерти.


V. 10 ноября 1890 года мне было адресовано следующее письмо из Христиании:

«Дорогой учитель, Ваше сочинение «Урания» подало мне повод сообщить вам об одном происшествии, слышанном мною лично от того человека, с которым оно случилось. Это г. Фоглер, доктор, датчанин, живущий в Гудуме, близ Альборга (в Ютландии). Фоглер человек вполне здоровый телом и духом, характера прямодушного и положительного, без малейшей склонности к неврастении или фантазерству — скорее, напротив. Будучи молодым студентом-медиком, он путешествовал по Германии вместе с графом Шиммельманом, очень известным среди голштинского дворянства. Они были почти ровестники. В одном из германских университетских городов они решили прожить некоторое время и наняли себе отдельный домик. Граф занимал нижний этаж, а Фоглер поселился наверху. Входные двери с улицы и лестница были у них отдельные: они одни пользовались ими. Однажды ночью Фоглер уже улегся, но еще продолжал читать в постели. Вдруг он услыхал, что входная дверь внизу отперлась и опять затворилась; он не обратил на это внимания, подумав, что возвращается его друг. Однако через несколько минут он услыхал чьи-то шаркающие, как будто усталые шаги по лестнице; затем кто-то остановился у двери его комнаты. Он увидел, как дверь отворилась; но никто не вошел; шум шагов, однако, не прекращался, он ясно слышал шарканье по полу; шаги приближались к его постели. Но никого не было видно, хотя свеча ярко освещала комнату. Когда шаги остановились у самой постели, он услыхал глубокий вздох и сразу узнал вздох своей бабушки, которую оставил в Дании совершенно здоровой. В то же время он узнал и ее походку: то были точь-в-точь шаркающие, старческие шаги его бабушки. Фоглер заметил в точности час этого явления, потому что у него сразу мелькнуло предчувствие, что его бабушка умерла, и все это записал. Позднее письмом из отцовского дома его известили о неожиданной кончине бабушки, которая его любила больше всех своих внучат. Смерть последовала как раз в замеченный им час. Таким образом, бабушка простилась с внуком, даже не подозревавшим о ее болезни.