Неведомые земли. Том 2 - страница 19

Теоретическим умозаключениям, а не личным наблюдениям и отважным исследовательским путешествиям землемеры Феодосия были обязаны тем, что сумели дать удачное понятие «Серийский океан», [40] которое быстро укоренилось в географической науке. Приведенные выше совершенно превратные представления о Каспийском море достаточно убедительно показывают, что сведения о нем были приобретены землемерами не путем личного обследования, а почерпнуты исключительно из древних ошибочных описаний. Чрезвычайно показателен в этом отношении 9-й стих цитированных выше 12 гекзаметров, где говорится о том, что на подбор материалов и изучение трудов древних авторов было затрачено только несколько месяцев. Из этого стиха явствует, что работа производилась скорее за письменным столом, нежели на лоне природы.

В лучшем случае, от грандиозного путешествия до Тихого океана, якобы предпринятого римскими землемерами, не остается ничего другого, кроме исследования несравненно более близкого и издревле известного района Каспийского моря. Кроме того, им же принадлежит заслуга введения нового удачного термина «Серийский океан», который скорее всего был придуман в самом Риме или в Византии.[11]

Фо-то-по-то-ло [то есть Буддхабхадра]… был индийским срамана, потомком Амритодана, дяди Шакьямуни [одно из имен Будды. — Ред.]. С 398 по 421 г. он перевел 13 или 15 сочинений, из которых к 730 г. сохранилось только 8, заключенных в 116 томах… Некоторые переводы он сделал совместно с Фа Сянем. Умер Буддхабхадра в 429 г., в возрасте 71 года.[1]

В I тысячелетии нашей эры христианские миссионеры, отважно открывая пути в почти неизвестные края, достигли огромных успехов. Так же действовали в Азии сначала буддийские миссионеры, а спустя несколько столетий проповедники ислама. Первыми на этом поприще подвизались буддисты. Деятельность этих благочестивых мужей началась еще в последние века до нашей эры.

В Китай буддизм проник уже в самом начале нашей эры,[2] по данным Клапрота,[3] в 65 г. при императоре Мин-ди (58—76). Согласно легенде, императору в 62 г. приснилось, будто огромная золотая статуя вошла к нему во дворец. Сон был истолкован как явление Будды, и на этом основании император приказал ввести в своей стране буддизм. Сухопутные связи через Таримскую впадину, по временам крайне оживленные, были снова прерваны еще в 127 г. (см. т. I, гл. 56). Поэтому для поддержания как дипломатических, так и торговых сношений между Западом и Востоком приходилось изыскивать новые пути по морю. Однако бедные паломники и набожные миссионеры все же могли, если им сопутствовала удача, добраться до места назначения. Пробирались они окольными путями, через закрытые от внешнего мира страны, или иными мало хоженными дорогами и горными перевалами. Как бы то ни было, на протяжении 460 лет, с 127 по 589 г., когда торговые пути в Центральную Азию были закрыты, индийские проповедники нередко благополучно добирались из Индии в Китай. Китайские буддисты, как видно из следующей главы, тоже совершали паломничество по сухопутью в Индию. [42] Разумеется, такие попытки не всегда кончались удачно. Так, например, мы знаем,[4] что в 257 г. один благочестивый паломник, китайский буддист, был вынужден повернуть обратно из Таримской впадины, ибо дальнейшее продвижение оказалось невозможным. Между тем вскоре после 300 г. саманеец Фо-ту-цин неизвестным путем добрался посуху из Индии в Китай, причем ему удалось возродить в северо-западных провинциях уже почти совсем заглохшую там буддийскую религию.

Позднее связь между индийским и восточноазиатским буддизмом была слабой, но следы ее влияния все же ощущались. В Корею буддизм проник в 372 г.[5] Неизвестные миссионеры какими-то неведомыми путями проложили себе туда дорогу и, как мы покажем (гл. 70), добрались даже из этой страны до Японии. Проследить пути проникновения большинства таких религиозных влияний невозможно. Они проявляются внезапно, и никто не может сказать, откуда они пришли или кто был их носителем.

В этом отношении торговля и миссионерство почти всегда идут рука об руку, оказывая друг другу взаимное содействие. Правильную мысль высказал как-то Канья: «Торговля всегда была самым лучшим миссионером. Приводя в соприкосновение различные расы и народы и устанавливая с ними временные, а порой и тесные связи, она неизбежно приносит с собой новые религиозные представления и способствует смешению культур».