Невозможная музыка - страница 46

В мрачной красоте этого инструмента, слившегося с гранитными стенами, было что-то дикое и мощное, мгновенно покоряющее, и Саша чувствовал, что готов отдать десять лет жизни, лишь бы сыграть на этом старом органе. Но как раз это оказалось невозможным: орган был механическим, и требовались по крайней мере несколько человек, чтобы накачивать воздух.

— Как же Генрих играл на нем?

С этой минуты ему то и дело приходилось поворачиваться к Лильке спиной, чтобы она не заметила, как его тянет заплакать оттого, что эта древняя красота ни за что не подчинится ему.

Можно было, конечно, дождаться утра и позвать на помощь маму и… этого Игоря… Даже Иоланту на худой конец. Орган за это время никуда не денется. Но тогда… если б у Саши ничего не получилось… это увидели бы все… Услышали бы. Отец, вообще-то, давал ему несколько уроков, и он был хорошим учителем, но чему Саша успел научиться? К тому же, это было давно.

— А что он — сломанный? — простодушно поинтересовалась Лилька.

Она и не делала попыток заглянуть Саше в лицо, а тоже рассматривала орган. Без того замирания, что испытывал он, но с любопытством.

— Не сломанный. На вид все нормально. Только он очень старый. Теперь органы работают на электромоторах. Чтобы воздух поступал, понимаешь? Это же трубы, в них дуть нужно. А если мотора нет, вот как здесь, то надо вручную качать. Кто будет качать?

Она тотчас вызвалась:

— Я!

Сашка даже смог улыбнуться, хотя ему было совсем не до смеха:

— Ты здоровая, конечно. Только здесь несколько человек нужно…

— Красивый, — Лилька с сожалением вздохнула и, осторожно приблизившись, прошлась вдоль таинственно поблескивающего проспекта органа.

Саша сказал ей, что это называется именно так, и она удивленно воскликнула:

— Правда? А я всегда думала, что "проспект" — это только улица такая.

"Я всего лишь потрогаю его, — решился Саша. — Понятно, что он не заиграет… Я только понажимаю. Нельзя же вот так взять и уйти отсюда!"

— Наверное, они еще не дошли…

— Что?

Он уже подошел к клавиатурному столу и теперь не мог думать ни о чем, кроме четырех октав каждого мануала, как называл клавиатуры отец.

Лилькин голос прозвучал где-то совсем далеко, Саша едва узнал его:

— Дедушка с теми гадами. Наверное, они тоже где-нибудь заночевали.

— А-а…

Сашка опустил руку на клавиши и, нервно улыбнувшись, взял доминантный аккорд. Хлынувшие сверху звуки обрушились на него сорвавшимся со скалы водным потоком — мощным и неудержимым.

— О! — вырвалось у Саши.

Отдернув руку, он забормотал:

— Этого же не может быть… Как? Он же…

Оглянувшись, он увидел, что Лилька замерла, подавшись к нему, точно не успела закончить шаг. На ее лице было такое потрясение, что Сашке показалось: он увидел себя в зеркале.

— Он волшебный, — запинаясь, пробормотала она. — Точно сказали… Волшебный.

— Я смогу!

Он не собирался произносить эти слова, потому что еще минуту назад нисколько не верил, что сможет. Они прозвучали сами собой, и Саша даже не был уверен, что это он проговорил их. Выпрямившись, Лилька судорожно вздохнула, как будто именно она готовилась совершить нечто сумасшедшее.

— Давай, — сказала она. — Только скажи, что ты будешь играть? Я же не разбираюсь.

— Что? — он посмотрел на нее с изумлением. — Впервые на органе? И ты еще спрашиваешь?

— Баха?

Не ответив, Саша отвернулся к кафедре и зажмурился. И почему-то подумал: "Я готов".

— Мама!

Всё тело содрогнулось, принимая невидимую волну, которая омыла его память, и уже в следующую секунду он вспомнил, что его добрая мать умерла уже около двух лет назад. Ему стало так больно, так одиноко, будто он узнал эту страшную весть только что. А следом за ней уже грозно надвигалась другая: "И отец ведь тоже…"

Захотелось зажать уши, чтобы неведомые злые голоса не нашептали чего-нибудь еще. А в голове уже само собой — непрошеное! — рождалось знание о том, что ему уже не вернуться в их веселый чистенький домик с черепичной крышей. И не спрятаться в наполненном светом саду, где поют не только не различимые глазом птицы и блестящие упругие листья, но и стволы деревьев издают особые чарующие звуки.

Странно, что кроме него их почему-то никто не слышал, он убеждался в этом не раз и уже опасался говорить об этом вслух. Хотя мать ему, кажется, верила… Ей нравилось думать, что он — необыкновенный… Из высокого окна его маленькой комнаты на втором этаже можно было смотреть часами, и это ничуть не надоедало — такая гармония и красота была в перетекающих друг в друга холмах, и в диких лесистых горах.