Невозможная музыка - страница 49

Его опять несло куда-то вниз, потом вверх, а вокруг стоял чудовищный гул, ничем не похожий на музыку. И хоть ему было страшно, в мыслях мелькнуло язвительное: "Это Иоган Кристоф играет. Учился у самого Пахельбеля, а научился только технике. Ему бы на кастрюлях играть!"

В ответ труба прогудела еще страшнее: "Ты никогда не получишь эту тетрадь!"

— Тогда я сам сочиню музыку! Вот увидишь, еще лучше сочиню!

Проснувшись от своего крика, он со стоном прижал ладони к глазам, по которым безжалостно резануло солнце. "Уже день?" — он попытался приоткрыть один глаз и от удивления подскочил на постели. Рядом с кроватью на темном стуле с высокой спинкой сидел седовласый священник, одетый в черное. У него был длинный узкий нос, чем-то похожий на белую клавишу, и необычно яркие для старика глаза, хотя он сидел спиной к окну, и небо в них не отражалось.

— А… — мальчик обнаружил, что понятия не имеет, как здороваться со священником. "А почему он здесь? Я что — умираю?"

— Так ты хочешь сочинять музыку? — святой отец улыбался так мягко, что Себастьян сразу расслабился. Хотя и уловил в этой улыбке скрытую грусть.

— Я? Н-не… Не знаю, — он обнаружил, что и впрямь не уверен в ответе.

Священник медленно склонил голову:

— Конечно, ты еще не знаешь. Но тебе придется хорошенько подумать, сын мой, потому что время не ждет. Надо выбирать.

— Что? Что выбирать?

— Время. Ты еще не понял? Впрочем, как это может понять человек… Я послан тебе в помощь, чтобы ты, как можно быстрее осознал происходящее. Некогда мне самому понадобилось несколько дней, прежде, чем я понял, что же со мной произошло. Но для меня выбор был проще: я выбрал тот век, в котором еще была жива вера в Бога. Наш к тому времени совсем ее потерял… И я выбрал свою родину. У тебя совсем другой выбор.

Не решаясь признаться, что ровным счетом ничего не понимает, мальчик жалобно спросил:

— Какой выбор?

— Между обычным человеком и Божьим даром, — торжественно ответил тот и тотчас ласково улыбнулся: — Вижу, вместо помощи я совсем запутал тебя. А ты ведь еще и с собой-то не разобрался. Бедный мой мальчик! И зачем ты только прикоснулся к этому органу? Впрочем, ты должен был это сделать… Все уже давно было предопределено свыше.

— К органу? Так вы знаете про орган?!

— О да! — священник удивленно приподнял седые брови. — Разумеется. Я многое знаю. А вот ты знаешь ли хотя бы свое имя?

— Имя? Се… Ой! — он схватился за голову, в которой вдруг заметались огненные смерчи.

Священник осторожно помог ему:

— Ты хочешь сказать: Себастьян? Иоган Себастьян Бах? Ты готов принять это имя, мой мальчик?

— Но меня… Меня же не так зовут!

— Я не знаю твоего настоящего имени.

— Саша, — прошептал он, и ему стало тепло от радости, что это имя вспомнилось.

Согласно качнув головой, священник сказал:

— А ты можешь называть меня отцом Генрихом.

Сашка так и застыл, услышав это. Ему хотелось как-нибудь избавиться от шума в голове и уговорить сердце не стучать так сильно, только с этим вряд ли можно было справиться.

— Вы — отец Генрих? А вы случайно не тот… Это не вы нашли орган в скале?

Седая голова степенно качнулась:

— У меня и сомнений не возникло, что ты тоже отыскал дорогу к нему. Как же иначе? Этой ночью у меня было видение. Я увидел тебя, Себастьян. Вернее, Иоган Себастьян Бах прибыл в Ордруф несколько раньше тебя, сразу после смерти его отца. Но сегодня я понял, что могу принять участие в его жизни. Потому что сама его жизнь отныне станет иной.

— Так вы не погибли, — прошептал Саша, пытаясь отыскать в этом высушенном до белизны лице того Генриха, которого любила Иоланта.

Торжественный взгляд голубых глаз устремился в потолок:

— Я оказался нужен Господу здесь, на Земле.

— Но как же вы…

— А как ты сам оказался здесь? В доме Иогана Кристофа Баха? Подумай.

— Орган…

— Да, орган. Я много размышлял о его силе, и пришел к выводу, — он смущенно уточнил: — С позиции века двадцатого… Я подумал, что, возможно, орган породил особую звуковую волну, которая проредила время.

Сашке вдруг стало смешно:

— Сверхзвуковую!

Не заметив его усмешки, отец Генрих продолжил в прежнем пафосном тоне: