Невыдуманные приключения Свена Хедина - страница 13

Пятнадцатого августа весь клан Хединов собрался на Шеппсбрун помахать на прощание Свену, который отплывал на борту парохода «Улеаборг» в Санкт-Петербург. Семья была встревожена и перепугана — в отличие от Свена, который был полон ожиданий. Лились слезы. Свен уезжал на год.

В путешествии у Хедина оказались спутники — его будущий ученик Эрхард Сандгрен с матерью и младшим братом. «Улеаборг» причалил в Петербурге. Дальше они ехали поездом в Москву, потом во Владикавказ — четверо суток через бесконечные степи Южной России.

Потом еще одни сутки — в конной повозке через Кавказский хребет до Тбилиси, затем поездом в Баку. На весь путь из Стокгольма потребовалось двенадцать дней.

Свен смотрел вокруг с неутолимым любопытством. С неменьшим любопытством смотрели и на него. Типичная для Востока сутолока: мусульмане, раскатывающие свои молитвенные коврики на полу купе и пытающиеся определить, где Мекка, разносчики в здоровенных овчинных шапках, несмотря на жару, — все было новым и пахло экзотикой.

Семья Сандгрен жила в большой вилле в Балахани неподалеку от нефтепромыслов на Апшеронском полуострове. Свен расположился вместе с Эрхардом в большой комнате со светло-красными стенами, белым дощатым потолком и красными гардинами. В углу стояла кафельная печка, топившаяся сырой нефтью.

На следующий день после приезда Хедин сел за письменный стол и написал длинное письмо домой. «Я едва могу усидеть на месте при одной мысли о том, что живу в Азии. Чувствую себя неописуемо хорошо», — писал Хедин, лишь немного жалуясь на паразитов и недостаток чистой питьевой воды. Жажду приходилось утолять большим количеством чая. Он считал своего ученика Эрхарда лентяем. «Он ходит и бездельничает весь день, все время вялый, расхлябанный, но, может быть, занятия его немного приободрят», — надеялся Свен.

Желанная поездка в Персию постоянно стояла у Свена перед глазами. Он начал учить русский, азербайджанский и персидский языки. Ездить по округе и делать зарисовки было его любимым занятием. Но меньше чем через месяц Свену пришлось поумерить свои амбиции: он подхватил ревматическую лихорадку-микробную инфекцию, сопровождающуюся высокой температурой и изматывающей болью в руках и ногах.

Хедина лечил фельдшер — старый польский еврей, терпеливый, вдумчивый, опытный, но невероятно неряшливый в том, что касалось его личной гигиены. «Этот еврей и так уже почти что ангел благодаря своему терпению, но если бы неряшливость считалась добродетелью, его бы наверняка канонизировали», — писал Хедин домой.

Прошло без малого два с половиной месяца, прежде чем он полностью поправился.

Однажды с инспекцией из Санкт-Петербурга на промыслы приехал Людвиг Нобель. Свен был наготове. Он уже встречался с Нобелем в 1885 году в Стокгольме. Тогда он смотрел на Нобеля как на возможного мецената, одного из тех, кто в будущем будет класть перед ним мешки с деньгами.

Нобель поселился в стокгольмском «Гранд-отеле». Хедин переборол свою робость, направился прямо в отель и попросил встречи с нефтепромышленником. Нобель был окружен свитой.

— Что угодно господину? — спросил он довольно прохладно, протягивая руку и впиваясь взглядом в лицо Свена.

Хедин почувствовал, что ему не особенно рады. «Он, должно быть, устал от просителей, которые хотят поживиться за его счет», — подумал Свен.

— Собственно, ничего. Но дело в том, что я еду в Балахани в августе, где буду учителем сына одного из ваших инженеров. Для меня честь познакомиться с вами, человеком, который создал целую индустрию вокруг Баку.

Лесть, прямота и обезоруживающая открытость достигли цели.

— У меня сейчас совершенно нет времени, но, если вы заедете домой к моему брату Роберту в восемь часов, мы сможем переговорить.

Роберт Нобель жил на Нурландсгатан возле Нурмальмсторг. Когда Свен вошел в дом, Людвиг Нобель положил руку ему на плечо, повернулся к брату и сказал:

— Вот таким должен быть шведский студент.

Приезд Людвига Нобеля в Балахани переполошил всю фирму. Он заехал с вокзала к инженеру Сандгрену, чтобы отобедать, а затем собирался на нефтепромыслы. Братья Нобель владели тогда 75 из 370 буровых вышек в Балахани.