Незваный, но желанный - страница 7

– Из конторского сейфа моего клиента деньги пропали. Сто тысяч рублей ассигнациями. Когда, он не знает, с вересня в тот сейф не заглядывали, а нынче… – Он достал из папки стопочку бумаг. – Номера банковских билетов переписаны.

Я посмотрела на стопку. Адвокат продолжал:

– Подозревается в хищении господин Чиков Сергей Павлович.

Крестовский хмыкнул, я похолодела. Только что купец Бобруйский меня переиграл, даже напрягаться не пришлось. О смерти Чикова никто пока не знает, то есть кроме меня, Волкова, приказного извозчика и теперь шефа. Да и узнают, покойник оправдаться не сможет. Номера билетов банковских я, разумеется, сверю, но они сойдутся, к гадалке не ходи. И все, и концы в воду, ниточка, связывающая купца – заказчика убийства с исполнителями оборвалась.

Хрущ поглядывал горделиво, вытягивал шею, будто гриф-падальщик из школьного учебника.

– Пропал наш Сереженька со всеми деньгами. Вы уж, господа хорошие, непременно злодея арестуйте.

Семен встретился со мною глазами и приподнял саркастически брови, я залилась краской стыда. Сейчас пообещаю «всенепременно» и… Делать-то что?!

– Какая удача, Андрон Ипатьевич, – неожиданно сказал Крестовский, – что вы именно сейчас, во время отнюдь уже не присутственное, к нам заглянули.

– Простите? – Хрущ спросил, а я подумала.

– Надеюсь только, – шеф развернул на столешнице носовой платок и стал щедро умащивать его ментоловой мазью из жестянки, – что плотно поужинать вы не успели.

– Простите?..

Тут я мысленным дуэтом с адвокатом не выступала, пропитанный ментолом платок предполагал посещение морга.

– Попрошу вас в опознании поучаствовать. – Крестовский, лучась дружелюбием, поднялся из-за стола. – Евангелина Романовна…

– Могу пока номера банкнот сверить, – предложила я быстро.

Покойников я боялась, шеф об этом прекрасно знал, и в любое другое время от совместного визита к ним воздержаться позволил бы, но не сегодня.

– Не трудитесь, – улыбнулся он с нежностью, от которой у меня чуть волосы дыбом не встали, – использовать чиновницу вашего ранга для столь мелкой конторской работы…

Вздохнув, я перегнулась через стол и достала из ящика связку ключей.

– Пройдемте, господа.

За конторкой дремал письмоводитель, Давилов же устроился подле арестантской клети, видимо, наше появление прервало его задушевную беседу с давешними забулдыгами.

– К покойникам, – сообщила я в пространство, и голос предательски дрогнул. – Сопровождать не надо.

Ключи не попадали в замочные скважины, руки мелко дрожали. Семен Аристархович вздыхал при виде моей нерасторопности, отвечал на расспросы адвоката общими фразами, оказавшись в подвальном коридоре, раздул ноздри, будто принюхиваясь, похвалил:

– Добротные какие казематы. Вы, Евангелина Романовна, не забывайте каждую дверцу за нами запирать, так в приказе положено.

Злоба, всколыхнувшаяся во мне после этих слов, привела меня в чувство. Поучать он меня еще будет!

– Всенепременно, ваше превосходительство, это запишу, чтоб запомнить крепко-накрепко.

Хлопнула дверью, заперла, холодно указала:

– По коридору прямо. Здесь, изволите видеть, у нас арестантские камеры, а покойницкая – в подподвальном помещении.

– И вы его, Евангелина Романовна, посещали?

– Да как-то времени не нашлось.

– А необходимости?

– Мне, Семен Аристархович, простой берендийской бабе, ваши чародейские подземные бдения чужды.

Хрущ кашлянул.

– Простите великодушно, господа приказные чиновники, но… Еще одного платочка от смрада не найдется?

Крестовский отдал ему свой. А разило действительно даже здесь, меня немедленно замутило от сладковатой вони разложения.

Спустившись в конце коридора по трем каменным ступеням, мы оказались в обширном зале. Потолочные светильники, ожившие при нашем появлении, покрывал слой наледи, разводы инея украшали стены, возле которых стояло около десятка простых дощатых столов. Свет был синеватым, неживым и очень ярким.

– Какое расточительство, – сказал шеф громко, и эхо его голоса пронеслось под низкими сводами, – использовать морозный кристалл в это время года.

Дыхание наше застывало у рта, Хрущ прикрывался платком, но никакой вони здесь не ощущалось, вымерзла, не иначе.