Ничего для себя. Повесть о Луизе Мишель - страница 59
— Значит, со Страсбургского вокзала?
— Вероятно.
— Я приду проводить вас!
Как и всегда, шумный вечер в мастерской Курбе закончился в заведении папаши Лавера, «доброго гения безденежной богемы». Но Луизу в этот вечер ничто не могло отвлечь от грустных мыслей, хотя рядом с ней сидел Теофиль.
Уже на улице, прощаясь с Луизой, Камилл спросил:
— Вы разрешите писать вам, мадемуазель Луиза? Домой я писать не смогу, разве только улыбки и приветы! Может быть, кое-что из того, что напишу, вы сможете с пользой для дела напечатать. Разрешаете, да?
— Как вы можете спрашивать, Камилл!
— Я так и знал, Луиза! У вас честная и открытая душа…
Трудную ночь провела Луиза. Тихонько, чтобы не разбудить мать, вставала, зажигала свечу, пробовала писать, но не могла… Перебирала, перелистывала архивы.
Среди пожелтевших вырезок из газет ей попалась речь Виктора Гюго в июле пятьдесят первого, когда Луи Бонапарт только еще карабкался к единовластию. Дебаты в Законодательном собрании тогда шли о пересмотре конституции, о продлении президентских полномочий Баденге.
Она с волнением перечитала брошенные с трибуны слова Гюго:
«Близится час, когда произойдет грандиозное столкновение, все отжившие политические институты ринутся в бой против великих демократических прав, прав человека!.. По милости притязаний прошлого мрак снова покроет то великое и славное поле битвы, на котором развертывают свои сражения мысль и прогресс и которое называется Францией. Не знаю, как долго продлится затмение, не знаю, насколько затянется бой…»
Да, затмение длится, и бой затянулся на много лет, и на защиту «затмения» завтра пойдут такие, как Калилл Бруссэ.
Она пробежала глазами давнюю статью, и ее остановили слова:
«Как?! После Августа — Августенок? Как, только потому, что у нас был Наполеон Великий, нам придется терпеть Наполеона Малого? Нет! После Наполеона Великого я не хочу Наполеона Малого! Хватит пародий!.. Чтобы водрузить орла на знамени, необходимо, чтобы раньше орел водворился в Тюильри! Где же он, ваш орел?»
Надо ли удивляться, что, когда узурпатор взгромоздился на трон Франции, великому Гюго, переодетому и грубую суконную блузу и в засаленный картуз, с паспортом наборщика Ланвена в кармане пришлось покинуть родину! Надолго! Идет девятнадцатый год его изгнания! А здесь… Девятнадцать лет мрака, девятнадцать лет тюремных решеток, сквозь которые смотрит в небо самая свободолюбивая страна мира!
И лишь одно согревало Луизу в те часы: Теофиль жив, Теофиль свободен!
Да, война уже шла. В городах и деревнях, провожая любимых, рыдали матери, невесты и жены, в Париже извлекали из национальных музеев знамена Аустерлица и Ваграма. И, пытаясь поднять воинственный дух нации, Бонапарт Малый устраивал на Вандомской площади шествия согбенных и седых наполеоновских ветеранов.
Луиза часто виделась с Андре Лео, их сблизили хлопоты о будущей газете, но в условиях начавшейся войны получить разрешительный штемпель на выпуск прогрессивного издания стало невозможно.
— Когда Луиза сказала о намерении поехать на Страсбургский вокзал, откуда отправляли на восток маршевые эшелоны, Андре решила сопровождать ее.
— Необходимо все видеть своими глазами! — воскликнула она.
Отыскать Камилла в многотысячной толпе на перроне им не удалось. Но сколько волнующих сцен они наблюдали, сколько увидели слез! Крики прощаний заглушались патриотическими речами респектабельных господ, генералов в расшитых золотом мундирах. Снова и снова поминались Аустерлиц и Баграм, осада и взятие Севастополя, Маренго и Фридлянда. Развевались овеянные легендарной славой знамена Франции, неистово ухала медь духовых оркестров. А над всем весело сияло июльское солнце.
— Знаете, Луиза, — сказала Лео, когда они, устав от бесплодных поисков Камилла, прислонились к стене, — я признаю лишь войны за независимость, скажем войны Джона Брауна и Джузеппе Гарибальди. Кстати, у меня накопились кое-какие материалы о Гарибальди и, если вам интересно, могу дать.
— Заранее благодарю! Ну что же, по домам?
Но им не суждено было тотчас же уехать с вокзала. Неожиданно рядом с ними, скользнув боком по стене, повалялась на камни пожилая женщина.