Ничего для себя. Повесть о Луизе Мишель - страница 65
Непереносимо длинна была та ночь. И едва рассвело, Луиза побежала к Андре Лео. Они вместе отправились к центру Парижа. Какое же негодование охватило их, когда они увидели, что все улицы и набережные, ведущие к площади Согласия и Бурбонскому дворцу, перекрыты полицией и мобилями.
И выступать против грубой силы было невозможно: толпы, устремившиеся к площади Согласия, на сей раз не вооружились даже палками, — так слепо уверовали вчера в обещания Фавра, Симона и Шнейдера! А их обманули как маленьких, обвели вокруг пальца.
В один из августовских дней Луиза с Мари сидели в кафе у Сен-Мартен, когда туда ворвался мальчишка-газетчик и заорал, размахивая газетой:
— Бой на бульваре Ла-Виллет! Бланкисты захватили пожарную казарму с оружием! Их окружили полицейские и мобили!
Все повскакали, рванулись к двери, протягивая газетчику монеты. Но он — истый Гаврош! — спрятал пачку газет за спину и, смеясь, прокричал:
— Этого, месье, в газетах нет! Это мои бесплатные новости, месье! Спешите на Ла-Виллет! Там идет горячая драчка. Клянусь своими веснушками! — И, победно гикнув, малолетний вестник метнулся в соседнее кафе.
Слух о схватке у пожарных казарм молниеносно разнесся по Парижу.
И все-таки Луиза и Мари опоздали. Когда добежали до кирпичного здания пожарной команды, отряды полиции и мобилен, орудуя штыками и прикладами, разгоняли безоружную толпу. Летели над головами вывороченные из мостовой булыжники, изредка потрескивали выстрелы, стонали раненые. Силуэты пяти или шести тюремных карет возвышались над толпой, полицейские силой заталкивали в них людей. Конные офицеры размахивали шашками, угрожая изрубить сопротивлявшихся. Луиза и Мари не успели опомниться, как все кончилось, черные кареты, окруженные конным эскортом, скрылись в улице, ведущей к тюрьме Мазас.
— Вот эдак всегда! — проворчал парень в разорванной на плече синей блузе.
— Да что же произошло?! — крикнула ему Луиза.
— А-а! — парень зло махнул заскорузлой рукой. — Молодцы Бланки прослышали, будто в казарме есть оружие: шаспо, пистолеты, сабли. Без оружия как же бороться? Но какая-то сучка донесла в полицию!
— А кого арестовали? — спросила Луиза.
— Человек двадцать схватили. Я-то знаю двоих — Эда и Бридо! Ну, этим теперь не миновать пули!
— Эмиль Эд? Бридо? — переспросила Луиза. — Не может быть!
Она не раз встречала их в редакциях республиканских газет, на собраниях, в кафе!
— Не может? Э, мадам! — усмехнулся рабочий, поправляя сбитый в драке потрепанный картуз. — В нашей великой державе любая подлость возможна! Тем более сейчас, когда Париж на осадном положении и судить их будет военный суд! — И, в сердцах сплюнув, зашагал прочь.
Сей провидец из народа оказался прав. Через две педели Луиза узнала о смертном приговоре Эду, Бридо и еще четверым. Даже кое-кто из республиканцев, оглушенный шовинистическим гвалтом, обзывал зачинщиков нападения на Ла-Виллет бандитами, а неистовый Гамбетта предлагал казнить Эда и Бридо, как главарей, немедленно, до суда. Дескать, перед лицом вражеского вторжения Франция должна забыть внутренние распри и все силы направить на разгром пруссаков! А в глазах Луизы мятежники были героями.
Для нее наступили напряженные дни! Эд и Бридо в ее сознании стояли рядом с Теофилем и Риго, — цвет молодой Франции, надежда и сила будущей республики! Но что могла она сделать, учительница и поэтесса, чего стоило ее заступничество?!
— Да, Луиза, здесь нужно громкое, овеянное славой имя! — соглашалась Лео. — Нужен голос, к которому прислушается вся Франция!
Луиза с горечью подумала: «Гюго в изгнании».
— А знаете?! — подсказала Эжени Реклю, — давайте обратимся к Жюлю Мишле! Он стар, семьдесят два, но с ним всегда считались! Пэр и академик! Если он подпишет петицию о помиловании, мы, может быть, и спасем осужденных. Он же республиканец, противник империи!
О, как они торопились, сочиняя петицию парижскому губернатору генералу Трошю. Луизе мерещилось: пока они спорят над словами, где-то на тюремном дворе Бридо и Эда ставят к смертным столбам.
Мишле, прославленный историк, седой и дряхлый, сразу же принял женщин и, прочитав их послание правительству, без колебаний поставил под ним свою подпись.