Ничего для себя. Повесть о Луизе Мишель - страница 8

— Н-да… — раздраженно бормочет Лонэ и, пожав плечами, поворачивается к Рошфору: — Однако неистребим, кажется, бунтарский дух Коммуны, мосье Рошфор, а?.. Но я, собственно, спустился сюда отнюдь не затем, чтобы препираться. Да! Я хочу сообщить, что почты для вас в Лас-Пальмасе нет. Видимо, полагая, что «Виргиния», как и другие суда подобного назначения, посетит Дакар, письма и телеграммы вам посланы туда. Но…

— А когда прибудем в Дакар, мосье Лонэ? — нетерпеливо перебивает Рошфор.

— Мы не пойдем в Дакар! — голос капитана обретает начальственную непреклонность. — Это приказ адмирала. Завтра «Виргиния» возьмет курс на Санта-Катарину, к берегам Бразилии.

— Но, мосье Лонэ!..

— Ни обсуждению, ни тем более изменению приказ не подлежит, мосье Рошфор! Однако, желая утешить вас, презентую вам французские газеты, кои удалось купить в Лас-Пальмасе…

Машинально Рошфор принимает у Лонэ пачку газет; он расстроен, как и другие осужденные. Огорчена и Луиза, — так надеялась узнать о маме, получить весточку от сестры Теофиля.

Капитан Лонэ хочет уйти, но Рошфор останавливает его:

— У меня просьба, мосье Лонэ! Не разрешите ли вы сынишке мадам Леблан проводить часть дня в нашей камере? Посмотрите, какая у женщин теснота. А ведь ребенку необходимо двигаться.

Капитан соглашается.

Так шестилетний Пьер становится тайным почтальоном между мужским и женским «острогами», между Луизой Мишель и Анри Рошфором. А ведь им предстоит еще далеко плыть — «Виргиния» дважды пересечет Атлантику, спустится к льдам Антарктиды, проплывет по югу Индийского и закончит четырехмесячное плавание в водах Кораллового моря, на западе Тихого, или Великого, океана. Записки и газеты, которые будет передавать из камеры в камеру маленький почтальон, помогут осужденным легче перенести монотонность жизни в плавучей тюрьме.

И еще одна трудная и душная ночь. Она тем горше, что с наступлением темноты, когда затихает шум работы в порту, так отчетливы в ночной тишине и поющие вдали голоса, и смех, и звон гитарных струн. Да, свободные люди на берегу смеются, поют, любят друг друга.

Почти до утра Луиза не может уснуть. Не спят и многие другие — ворочаются, стонут, бормочут в полусне.

Рано утром, когда поднимается восточный ветер, на капитанском мостике «Виргинии» раздаются слова команды, слышен топот матросских башмаков, дребезг якорных цепей и скрип ворота, вытаскивающего якоря. А через полчаса качка усиливается, — фрегат вышел из гавани в открытое море. Видимо, сейчас откроют пушечные люки. Да, открывают! И слепящий дневной свет, словно настоянный на расплавленном золоте, сияющим потоком врывается в духоту клеток.

И снова маленький Пьер сидит на коленях у Луизы и с недетской тоской во взгляде прощается с уходящими за горизонт зелеными островами. Теперь долгие, долгие недели не будет вокруг «Виргинии» ничего, кроме синей пустыни океана.

Как и всегда по утрам, монахини сопровождают узниц в умывальню, где они могут ополоснуть лицо и руки — одна из небольших радостей, которые предоставлены осужденным на корабле. Потом завтрак: кусок вареной рыбы, сухарь, кружка жидкого кофе и, уже сверх тюремного рациона, ломоть ароматной, сочной дыни, тающей во рту и вкусом напоминающей липовый мед.

Вчерашняя песня коммунаров о красных гвоздиках напомнила Луизе стихотворение, сочиненное ею четвертого сентября в день провозглашения Республики, после седанской катастрофы[1]. И она записывает его на клочке бумаги:

Империи пришел конец! Напрасно

Тиран безумствовал, воинствен и жесток, —

Уже вокруг гремела «Марсельеза»,

И красным заревом пылал восток.

У каждого из нас виднелись на груди

Гвоздики красные. Цветите пышно снова!

Ведь если мы падем, то дети победят!

Украсьте грудь потомства молодого…

После завтрака часовой переводит малыша Пьера в «острог» Рошфора. В худенькой ладошке мальчугана зажата записка Луизы. Она пересылает товарищу свое стихотворение.

Пьера в клетке Рошфора встречают восторженно: почти у всех узников остались в Париже сыновья, малыш напоминает о них. Когда «Виргиния» бросит якоря у берегов Новой Каледонии, между осужденными и их детьми будет больше семи тысяч миль!