Никоарэ Подкова - страница 14

стр.

— Ты мазыл? — недружелюбно осведомился дед, упершись тяжелою рукою в грудь вошедшего.

— Да, достойный ратник. Желаю всем вступившим под мою кровлю здоровья и мира. Я ждал, пока вы расположитесь, а теперь хотел бы увидеть вашего господина. Он, кажется, ранен?

— Погоди, пусть сперва выйдет к тебе его милость Александру.

На пороге с протянутой рукой показался Младыш.

— Пожалуй в горенку, радушный хозяин, и прости нас за беспокойство.

— Рад гостям и наипаче рад, что могу послужить вам, — с достоинством отвечал старый Андрей Дэвидяну.

Глаза у него были черные и зоркие. Дед Петря отошел в сторонку, искоса поглядывая на него и пытаясь подать знак Александру.

— Я и его милость Ликсандру будем стоять здесь в карауле, у двери нашего господина, — заговорил он все так же недружелюбно. — А на улице будут стоять в дозоре другие. И уж не прогневайся, хозяин, но служителям твоим по этим сеням не должно проходить.

— С сего часу мой дом — ваш дом, — с улыбкой отвечал старый хозяин.

Александру взял его за руку и подвел к дивану, на котором, устало закрыв глаза, лежал Никоарэ Подкова.

Свечи озаряли его осунувшееся от болезни лицо. После негромкого разговора, прозвучавшего у порога горенки, как шмелиное жужжание, вновь наступила тишина. Словно кто-то толкнул больного: он открыл лихорадочно блестевшие глаза; щеки его пылали.

— Господи владыко, — зашептал он, словно на молитве, и, повернув голову, не сводил глаз с возникшего перед ним видения в образе величавого старца с белоснежными сединами, — смилуйся над смиренным рабом твоим, представшим перед правым твоим судом. Не сдержал я клятвы, данной князю Иону Водэ: недруги моей страны по-прежнему властвуют над ней. Прости меня, владыко, ибо пал я до времени; лет мне от роду всего сорок.

Старик хозяин в первое мгновение оторопел.

— Бредит, — шепнул он Александру.

Дед Петря в ужасе прижал кулаки к вискам; в груди у него похолодело.

— Господи, бился я с ворогами в меру сил своих, — продолжал слабым голосом раненый, — защищал сирых и обиженных и поднял меч против несправедливых властителей, как наказывал старый Штефан Водэ. И был я гетманом на Днепре и вел войну против врагов христианского мира…

Раненый умолк, потрясенный видениями, возникавшими перед ним в бреду. Потом вздохнул и закрыл глаза.

— Надобно до зари спосылать за матушкой Олимпиадой, — шепнул хозяин.

— Честной хозяин, — сказал, очнувшись от своего оцепенения дед Петря. — Прости мне недоверие мое. Я — старый воин, везде привык видеть лишь недругов да опасности, ибо только недруги и опасности были мне ведомы в жизни.

Старый Дэвидяну крепко пожал руку деду Петре и кивком указал на раненого, который вновь открыл глаза. На сей раз глаза у него были ясные.

— Здравствуй, добрый человек, — промолвил он, улыбнувшись хозяину дома. — Снился мне печальный сон — будто я умер. Теперь надеюсь оправиться.

— И не сомневайся в этом, государь, — отвечал старик Дэвидяну.

5. МАТУШКА ОЛИМПИАДА

Незаметно пролетают ночи для нас, молдаван, когда, как зачарованные, слушаем мы старинные предания иль сказки дальней стороны. Даже самые молчаливые воины Подковы — оба жителя Сорок и Тоадер Урсу, закоченевшие в доме Йоргу, — совсем и не заметили, как сокрылась ночная тьма и на востоке над темными лесами забрезжила заря-заряница.

События, про которые рассказывал Йоргу Самсон, произошли много лет тому назад в стольном граде, во дворцовой палате, когда господарь Александру Лэпушняну[21] натравил служителей двора на бояр, и отсекли они боярам головы и сложили их грудой на пиршественном столе.

— Думал государь Лэпушняну Водэ искоренить подобным образом алчное лихоимство бояр и козни их против господаря. Появилась с некоторых пор в Молдове зловредная сорная трава, называемая полевицей. Сколько ни режет ее землепашец, не может осилить. Чем больше режет, тем сильнее она плодится. Может, когда-нибудь придумают мудрецы средство, как сделать из пырея добрую траву, а из боярина — человека, либо добьются, чтобы их больше совсем не было. Много терпит земля наша от них. А пока что усладим себя, братья, надеждами да выпьем по чаше терпкого вина с чангэйских