Ниобея - страница 8

— Пусть и Пепче поостережется! — ответил тогда Тоне после недолгого молчания. — Если попадет к нам в руки, не сносить ему головы, как и любому другому белогардисту.

— Господи! — вздохнула она. У нее отнялся язык, и ей пришлось собрать все силы, чтобы спросить его: — И ты бы стрелял в него, в собственного брата? Ведь ты уже в него стрелял, Пепче сказал мне.

— Это когда мы поджидали их в засаде. — Тоне оживился. — Выходит, этот черт знает, что я там был. Конечно, я стрелял, но не в него. Бог свидетель, в него я не целился. А если б целился, его, пожалуй, уже не было бы в живых, говорят, я самый лучший стрелок в батальоне. Я оставил его другим, вот дьявол и помог ему удрать.

Боже, как ей стало больно, когда он это сказал. Пожелал смерти собственному брату, хотя и от чужой руки. Но в тот раз у нее еще хватило сил разузнать всю правду до конца.

— А если бы вы встретились один на один, с винтовками в руках, ты бы стрелял в него? — напряглась она. Он ответил не сразу, наверно, боялся ранить ее. Но отвечать надо было, и он нерешительно сказал:

— Не я в него, так он в меня. А ведь защищаться, надеюсь, мне можно и от брата?

Если бы она и впрямь хотела узнать всю правду до конца, ей нужно было как-нибудь спросить и у Пепче: «Если бы вы с Тоне встретились один на один, с винтовками в руках, скажи, ты бы стрелял в него?» Но она не решилась. И лишь сейчас, через столько лет, когда оба уже мертвы, она решила поговорить со всеми всерьез, и отваживается спросить у Пепче:

— Если бы в тот раз ты знал, что я прячу Тоне в комнатушке, что бы ты сделал?

— Взяли бы его, — небрежно отвечает Пепче.

— Он бы не дал себя схватить, у него была винтовка и гранаты.

— Не очень бы помогли ему гранаты, нас было человек пятнадцать, а он один.

— Его бы убили, да?

— Сопротивлялся бы — убили.

— И ты бы допустил, чтобы его убили?

— А что я мог поделать, ведь он был партизан.

Теперь она знает. Собственно говоря, она уже тогда знала это. Поэтому-то у нее так сжималось сердце, что она боялась: вот-вот оно откажет и она упадет.

Они явились вскоре после прихода Тоне, тот ждал, пока она приготовит ему что-нибудь поесть. Сама бы она тогда и не вспомнила, что он голодный, настолько ее беспокоило другое, но Мартин напомнил ей, что Тоне нужней всего. «Не приставай к парню со своим вздором и возьмись за стряпню, ты же видишь, он голодный», — приказал он ей. «Боже мой, а я про это совсем забыла», — воскликнула она и поспешила в кухню. Она хотела приготовить гречневые клецки, самое любимое блюдо Тоне, но ей показалось, что это будет слишком долго, поэтому она разбила несколько яиц, нарезала туда колбасы и поставила сковородку на огонь, который поспешно разожгла. Яичница еще не была готова, когда во дворе залаял Султан, залаял и утих. Сердце сразу подступило к горлу, она знала, что кто-то пришел, скорее всего Пепче, иначе бы пес не перестал лаять. А если он не один, если с ним еще кто-то? Она бросилась в горницу, где за столом сидели Мартин, Тоне и Тинче. Она и теперь видит их: Тоне сидит справа, лицом к двери, Мартин — посередине, спиной к ней, а Тинче — слева, тоже боком.

— Кто-то пришел, похоже, белые, спрячься побыстрей, Тоне! — испуганно воскликнула она.

Тоне мгновенно вскочил, хотел броситься к двери, в сени, но она схватила его за руку.

— Не сюда, не сюда!

Втолкнула его в комнату и заперла дверь. Она бы не открыла ее, даже если бы ее били прикладами.

Они уже были в горнице. Пепче поздоровался, приветливо улыбаясь, отчего ей всегда хотелось прижать его к себе, словно мальчика, да стыдно было. А теперь она только что-то пробормотала ему в ответ, когда он с ней поздоровался. И с отцом она тоже поздоровался, а вот Тинче, брата, как будто и не видел. И Тинче тоже делал вид, словно они с Пепче и не братья вовсе.

— Проходили мы сквозь сени, а из кухни так вкусно пахло, что хотелось завернуть прямо туда, — сказал Пепче, когда все расселись: кто — к столу, кто — на скамейку возле печи, а кто — на верстак.

У нее едва не отнялись ноги: вдруг Пепче угадал, кому она готовила ужин. Чего доброго, своим приспешникам скажет. Если уже не сказал. Может, он им еще в сенях сказал: «Не иначе Тоне дома, мать жарит ему яичницу».